Не Безруков, в общем.
В школе ему всегда нравились самые красивые девчонки. Но они были недосягаемы. Щуплый ботаник мог привлечь внимание, только совершив нечто неординарное. Иногда представлял себе, как загорится школа, а он спасет своих одноклассников, по очереди вытягивая из задымленного здания, после чего сразу станет авторитетом и прославится в веках. Но школа, к счастью, не загорелась, а поджечь самому – кишка тонка. И физкультуру терпеть не мог. Любуясь девчонками издали, мечтал, что во взрослой жизни у него тоже будет красивая подружка. И вот дождался.
Занятые подносом руки лишали всякой возможности импровизировать. А престижный гаджет не собирался умолкать. Вячеслав Андреевич ничего лучше не придумал, как накрыть телефон задом. Айфон согнулся и притих.
Жанна во сне почесала акриловым ногтем силиконовую губу и затихла. Заткнулся и Овалов. А кулинар все сидел с подносом в руках, боясь пошевелиться… Это только в кино красиво: завтрак в постель, то да се, плотоядные улыбки… А в жизни одни сплошные сложности. Вдруг ей ночью не понравилось? Вдруг омлет не любит? Может быть, лучше было тосты сделать? А кофе или чай?
Золотов осторожно пристроил поднос на тумбочку, тихо достал из шкафа любимый костюм с клетчатой рубашкой и на цыпочках вернулся на кухню, дабы не спугнуть русалочку.
Одевшись, возвратился, постоял в задумчивости над кроватью, словно рыбак у пустой сети. Хотел поцеловать в плечико, но так и не решился. Прокрался в прихожую, осторожно закрыл за собой пуленепробиваемую дверь. И вообще – непробиваемую.
– Плетнев!!!
Низкий бархатный тембр меццо-сопрано, когда-то покоривший его настолько, что он пожертвовал ради него своей свободой, пусть относительной, теперь звучал как вопли европейской Бабы-яги, учуявшей в частном лесу русский дух.
Плетневу совершенно не хотелось просыпаться. Что там, в реальном мире, хорошего? Да ни хрена! Ревнивые претензии, обвинения в прелюбодеянии и неспособности прокормить семью одновременно. Дорога на службу в вонючей маршрутке, управляемой нелегальным человеком из Азии. Скучный рабочий день в опостылевшем кабинете, бумаги, бумаги, бумаги…
Хотелось лежать под одеялом в позе эмбриона, поджав коленки. Остаться одному. Надолго остаться. Может, навсегда. Или улететь. Туда, где нет ни Бабы-яги, ни красавицы жены с ее навязчивым меццо.
– Завтрак сам сделаешь. Я опаздываю. Хлопья в столе, яйца в холодильнике.
Плетнев осторожно приоткрыл один глаз. Оценил ситуацию.
Если встать прямо сейчас, то неминуемо услышишь: «Что ты лезешь под ноги?!» или «Освободи ванную!».
– Плетнев!
Надо как-то обозначить, что проснулся.
– Опять каша с яйцами… – огрызнулся тихо. – Борща б сварила.
Он пробубнил
