style="font-size:15px;"> – Два самоцвета!
Скрипнул зубами. Хотел посмотреть, что творится в южной гавани? Теперь лицезрел воочию. Как сказала бы Сима – наслаждайся, гад ракушечный!
Ее слова все чаще всплывали в голове, как и вопросы, что с этим теперь делать. Тем не менее, я бросил на наглого русала взгляд, полный презрения. Тот поежился и выдавил с улетающей надеждой:
– Может, один?
– Я забираю конька, а тебе следует лучше следить за животными! Справедливую за него сумму получишь в течение недели на свой счет. Понятно?
Наконец-то он понял, что оборванец перед ним шутить не намерен. Попятился, вкладывая в мои руки поводья от тщедушного конька. Тот зло зыркнул и сжался.
Я всегда любил животных, особенно коньков, естественно, был обучен езде на них и в совершенстве владел боевыми навыками.
Отец привил мне любовь ко всему живому, потому что так бы поступила моя мать. Потому что она всегда была добра ко всем, кто попадал в поле ее зрения.
Часто я думал, что отказ одного из господинов от нее – лучшее, что случилось с моими родителями. Хотя она и пришла в дом распорядителя поломанной куклой.
Отец много рассказывал про это, про прошлое. Что именно это явилось причиной, почему моя мать так быстро сгорела. Но я хотя бы запомнил ее. Прекрасную, нежную, настоящую.
Именно поэтому его последними словами перед угасанием были:
– Найди себе ту, что сопоставима с тобой по силе. Не бойся быть слабым там, где есть твоя судьба.
Никогда до конца не понимал, что это значит, но сейчас… Сейчас его слова словно по крупицам просачивались в меня. В самую суть и оседали там, находя свое законное место.
– Конечно, повелитель.
Русал окончательно успокоился, стал оглядываться, словно ожидая подставы. Но нет, сегодня я не собирался выходить из себя. Я и с ним не особо собирался общаться, просто мне нужно было хоть какое-то средство передвижения.
Тоннель, внезапно открывшийся после сеанса связи с камнем, вывел меня на поверхность. Ориентируясь по течениям, я смог добраться до ближайшего пригорода.
Южная гавань огромная, ее окружают селения, отдельные дома и много угасших строений. Я видел многое, рассматривал, впитывал, строил свои суждения. Мы же тогда даже не успели добраться до границ, когда та дыра меня захватила.
Что бросалось в глаза – это бедность. Та самая, которой пугали высшие в своих частых обращениях к народу. А еще люди поступали странно. Алчно, пытаясь урвать свое из последних сил.
У нас в гавани я частенько прогуливался инкогнито. Народ иногда роптал, но никогда меня не оставили бы в таком состоянии, как сейчас. Проявили бы внимание, дали возможность помыться и накормили обедом.
Здесь же за ободранное тряпье хотели стрясти втридорога, еды не было вовсе, а за полудохлого конька требовали, как за знаменитого скакуна! Да он и сотой части самоцвета не стоил.
Словно чувствуя
