осшие волосы топорщатся на макушке, мешки под глазами и красные прожилки на щеках и носу. Ясно, этот тоже пьянь. У Сашки батя бухает, и алкоголиков, даже бывших, он определяет за версту. Слава богу, от новоприбывшего не разило перегаром, он хотя бы постарался несколько дней не пить перед первой сменой. Но надолго ли его хватит? – Можно просто Павел. Меня старший послал к тебе, Семеныч. Сказал, ты все расскажешь.
– Да, меня зовут Александр. – Сашка посторонился, пропуская мужика внутрь. – Семен Семенович занят сегодня, велел мне инструктаж провести. Но я сам тут пару недель только!
Сашка хмыкнул, чтобы разрядить обстановку, уж больно суров и печален этот верзила, а сам верзила внимательно изучал его заплывшими глазами. Молодой и задорный, лет двадцати – двадцати пяти. Видали мы таких, подумал Павел. Вот узнаешь, что такое жизнь, и по-другому запоешь.
– Шурик, значитца… Ну, будем знакомы. – И неожиданно улыбнулся, обнажив неполный ряд желто-серых зубов.
Сашке такое обращение не понравилось, но он не хотел портить отношения с новым коллегой-сторожем, посему промолчал. Если этот задержится, то он как-нибудь намекнет, что «Шурик» ему не мил. Как и «Саня», и прочие простолюдинские производные от его имени. Не хочешь звать Александром, зови Сашей, что такого? Саша – официальное сокращение, которым ты никого не заденешь.
Он решил вначале проводить новенького в буфет, показать стол, холодильник, чайник и микроволновку.
– Здесь мы обедаем и пьем чай. Тут раньше, в Советское время, был санаторий для туберкулезников, знаете? – Павел Петрович неопределенно пожал плечами: то ли толком не знал, но что-то такое слышал, то ли ему было все равно. – Вот, – Сашка почти не сбился, – в этом просторном помещении была столовая. А там дальше кухня, – показал он рукой. – Но сейчас в ней пусто, просто голые стены. А здесь столы остались с тех пор и стулья, – показал он на мебель. – Не все, конечно, но нам двоим точно хватит, – сызнова хмыкнул Александр и заметил какое-то мимолетное движение мышц лица своего визави. Саша не был силен в невербальном общении, но каким-то внутренним чутьем понял, что сия мимика означала неприязнь, просто верзила тут же попытался это скрыть.
Затем Саша вывел нового сотрудника в коридор и повел к лестнице. На куполообразном потолке оставалась прекрасно сохранившаяся лепнина, под ногами мозаичная плитка с оригинальным рисунком – все с дореволюционных времен, но нового работника это нисколько не интересовало. Он почти не водил по сторонам глазами, весь его индифферентный вид говорил: лишь бы платили, а там – хоть на сеновале спать положите, по фигу.
Александру его прабабка, прожившая долгую жизнь, невзирая на все тяготы судьбы, частенько рассказывала, что они родом из дворян, поэтому с детства Саша любил усадьбы и дворцы, мог часами рассматривать в интернете интерьеры в стиле барокко и классицизм, а попав впервые в «Эрмитаж», подолгу не выходил, медленно бродя по залам, жадным взором окидывая будуары, позолоченные колонны и барельефы, малахитовые вазоны и трон Петра Первого. И здесь он себя чувствовал почти как в музее. Однако, будучи весьма сообразительным парнем, он знал, что культура и искусство важны далеко не для всех.
– Телевизора здесь нет, – на всякий случай сообщил новенькому, и тот очень громко и протяжно вздохнул. Понятно! С ним о псевдоготической церкви в двух шагах от дворца не имеет смысла разговаривать. А Саша почти каждое утро тренировался – бегал вверх-вниз по светло-серым каменным ступеням, окружающим вход с двух сторон и создающим подобие арки. По двадцать пять ступенек с каждого бока. Потренировавшись, он всегда отходил подальше и созерцал высоченный храм, ныне бездействующий ввиду реставрации, архитектором которого, насколько знал Александр, являлся гениальный Баженов. Последний владелец усадьбы граф Николай Ильин построил здесь колокольню (сейчас затянутую сеткой) и много лет был старостой в храме (тогда он имел название Христорождественская церковь), а его жена Екатерина Андреевна основала здесь школу для сельских детишек, единственную на всю округу, снабжала ее учебниками и дровами на зиму, чтобы дети не мерзли. Понятно, что местные буквально молились на эту парочку, особенно на Екатерину. Только вот кончила она плохо: большевики никого не жалели.
– Пойдемте, покажу, где мы тут спим.
Саша провел мужика по парадной лестнице с белыми квадратными колоннами и фигурными балясинами, отлично сочетающимися с нежно-розовыми стенами, на второй этаж, оттуда в конец коридора – в бывшую палату больных туберкулезом, а еще раньше – спальню Лариона, сына графа Воронцова.
– Кровати тоже остались от санатория, – показал Александр на две железные койки с пружинной сеткой, поверх которых лежали тонкие грязно-серые матрасы в красную полоску, по всей видимости, тоже оставшиеся с советских времен. – Подушки и белье убираем в шкаф, – подвел он теперь Павла Петровича к облезлому шифоньеру с криво висящей дверцей.
– Починить бы надо, – с легким озорством, как показалось Саше, сказал мужик.
– Кто
