ее к себе. Он сидел возле противоположной стены в глубоком кресле, показывая взглядом пьяненькой Жанне, которой никак не удавалось пересечь комнату, чтобы на кого-нибудь не наткнуться, что надо делать. Усмехнувшись, она подошла к нему и села перед ним на корточки, но ноги не выдержали, подкосились, и она плавно опустилась на колени. Наклонив голову, Жанна вздохнула и хотела было что-то сказать, как почувствовала, что Максим больно схватил ее за волосы и потянул вниз…
– Работай, работай…
Кравцов, обнимавший за талию сидящую рядом Тамару Перепелкину, которая ничего не ела, много курила, а потому опьянела больше других, продолжал смотреть на Олю Драницыну, поедающую с равнодушным видом хлебные темные катыши. Она тоже опьянела, но сидела за столом с отсутствующим видом и думала о чем-то своем. Она привыкла к этой обстановке и чувствовала себя здесь, в этой задымленной, прокуренной квартире, как рыба в воде. Она вспоминала весь сегодняшний день, начиная с того момента, как ей позвонил дядя Миша и пригласил к себе. Рядом с ним она чувствовала себя уверенно, он позволял ей все, о чем бы она его ни попросила, даже самые невероятные вещи… У них была такая игра: он разрешает ЕЙ делать все, что ей вздумается, а она – ЕМУ. Но если у нее фантазий было куда больше и связаны они были в основном с материальными ценностями (то ей захочется, чтобы он подарил ей морскую раковину, стоящую у него на зеркальной полке, то чтобы отдал ей его длинный и толстый синий свитер с желтыми оленями, то она пожелает съесть сразу все апельсины, которыми он и так угощал только ее, то она открыто попросит у него определенную и немалую, на ее взгляд, сумму, что бывало особенно часто…), то у дяди Миши фантазия была всегда одна, конкретная, и она поражала Олю своей простотой, как поражала реакция этого серьезного взрослого мужчины, который всегда казался ей каким-то необыкновенным и оригинальным, на ее наготу. Он словно превращался в другого человека, озадаченного одной-единственной, не дававшей ему покоя проблемой, суть которой сводилась исключительно к обладанию Олиным телом. Ему нравился сам процесс, и Оля очень хорошо это усвоила. Она уже давно выучила все, что доставляло ему наибольшее удовольствие, а потому в те встречи, когда ей особенно нужны были деньги, сама провоцировала своего взрослого друга, принимая его излюбленную позу, а то и вовсе хватая его своими нежными пальцами за пламенеющую плоть, приводила его, как животное, просящее у нее поесть, в ту комнату его большой квартиры, где было особенно темно и звучала заунывная хоровая музыка, которой сопровождались все их свидания… Здесь он мог позволить себе с ней все, что хотел, и даже больше. Но к этому «больше» он и готовил Олю почти две недели, показывая ей фотографию своего друга, с которым ей предстояло познакомиться и который, по словам дяди Миши, давно любил ее по одним только рассказам о ней…
…Она очнулась уже в постели. Виктор в нетерпении стаскивал с нее одежду, бормоча при этом ей что-то на ухо и производя резкие и грубые движения, словно
