в городе некто Андреев. Человек предприимчивый, он вместе со своим компаньоном Адольфом Щука организовал занятия по обучению кройке и расклеил об этом по заборам зазывательные „варшавского“ пошиба афишки. Судя по афишкам, облагодетельствовать желает Андреев жителей города, особенно „дам и барышень“, обещает в самое короткое время обучить по методам дрезденской, берлинской и парижской академий, а также собственной системе кройки дамского и детского, как верхнего, так и нижнего платья. Вся эта премудрость преподается за 10 рублей. Доверчивые обывательницы дружно понесли Андрееву свои „красненькие“. В чем заключается метода парижских и других академий – не знаем, а про андреевскую систему обратившиеся к нам с жалобой рассказывают следующее. Цель этой системы – побольше вытянуть у доверчивых людей денег… Порядки в школе Андреева возмутительные, оба „учителя“, зачастую пьяные, обращаются с ученицами кройки бесцеремонно, в выражениях не стесняются, а примерку производят таким образом, что от их „приемов“ краснеют не только девицы, но и дамы…»
– Вот все и выяснилось, – Любовь Алексеевна снова попыталась успокоить Зою Петровну, но та успокаиваться никак не желала:
– Я не удержусь, я все-таки выскажу ей. И газету положу, и выскажу. Вот приедет за платьями… Ой, кто-то звонит. Глаша, открой, кто там?
Оказалось, что раньше мадам Чукеевой заявился ее супруг – пристав Закаменской части Ново-Николаевска. Тучный, запыхавшийся, Модест Федорович прогрохотал мерзлыми сапогами по полу, вошел в зал и, забыв поздороваться, развернул газетный сверток, встряхнул перед собой мятое, изорванное платье.
– Извиняюсь, что потревожил – служба-с. Зоя Петровна, глянь на этот наряд. Не ты его шила? А если ты – вспомни, кому…
Зоя Петровна испуганно подошла к Чукееву, осторожно, двумя пальчиками, взяла за подол платье и тут же отдернула руку, будто обожглась:
– Ой, ужас, оно же в крови!
– Ну, ясно дело – не в варенье. Иначе бы не приехал. Гляньте внимательней: может, признаете?
Зоя Петровна, беспомощно оглядываясь на Любовь Алексеевну, будто искала у нее сочувствия, со страхом осмотрела платье, вытерла пухлые руки платочком, сказала:
– Нет, Модест Федорович, это не моя работа.
– Тогда чья?
– Не знаю.
– Ясно, – Чукеев скомкал платье и завернул его в газету.
– А что случилось? Откуда оно? – не удержалась и спросила Зоя Петровна.
– А вам лучше не знать – крепче спать будете. Извиняйте.
Чукеев круто развернулся и загрохотал сапогами вниз по лестнице, оставив дам в полном недоумении.
Высокое, в рост, зеркало в деревянной оправе – вдребезги. Рюмки, фужеры и тарелки из посудного шкафа – в крошево. Сам шкаф расхлестан и вывернут чуть не наизнанку, осыпан, словно бисером, стеклянными осколками. На полу – расколотая ваза, вышитые салфетки, фарфоровые
