дня о страшной гематоме напоминало лишь желтое пятно. Если нанести тональный крем, то и его почти не будет видно. С гематомами на груди и спине справиться оказалось сложнее, потому что мазь впитывалась в одежду и давала меньше эффекта. К тому же меня не столько беспокоили следы на коже, как боли внутри. Наверное, у меня было сломано ребро и травмирована почка: когда я ходила в туалет, в моче были следы крови. Не впервой.
Через три дня жизни у Любаши я уже знала о ней все, и она обо мне – почти все.
В один из вечеров мы сидели в задней комнатке ее небольшого дома: я на диване – она на подоконнике. В приоткрытую створку врывался звук осеннего затяжного дождя, что шел уже вторые сутки. Любаша безбожно курила. Она только-только вернулась из города, а я даже на улицу не смела совать носа, боялась, что увидят соседи.
– В городе все тихо. Как я поняла, баба та, у которой ты одежду и деньги стащила, шум не поднимала и в полицию не заявляла.
– Денис ей, видимо, все компенсировал.
– Будет без полиции тебя искать?
– Пока да, – кивнула я. – У него хватит ресурсов.
– Он кто у тебя? Бандит?
– Хуже, – поежилась я. – Он очень влиятельный бизнесмен.
– Ясно, из тех, что мнят себя господом богом, – усмехнулась Любаша.
– Или дьяволом.
– Э, нет, Таюша. Мразь он конченая, а не дьявол. – И после долгой паузы сказала: – Я однажды вот такому дьяволу размозжила башку.
Я удивленно уставилась на Любашу.
– Я ж сиделица. Семь лет чалилась на нарах.
– За… за что? – охрипшим голосом спросила я.
– За убийство. Вот такого же дьявола, как у тебя, прибила собственными руками. Бил он меня крепко. А потом и дочку, Марусю мою, начал поколачивать. Я сначала не знала. Она мне не говорила. При мне-то он ее не трогал. – Любаша затушила окурок и вытащила новую сигарету. – Ну а потом допился до того, что и при мне стал руку поднимать. – Она выпустила кольцо дыма. – Кончила я его, в общем. И знаешь, ни о чем не жалею. Вернуть бы все назад – поступила бы так же.
Мы молчали долго. Любаша окунулась в воспоминания, а я переваривала услышанное. Мне сложно было поверить, что над Любашей много лет измывался муж. Она была из тех женщин, которых побаивались мужчины. Такая и матом покроет, и в глаз вмажет. Будто прочитав мои мысли, Любаша сказала:
– Ты не смотри, что я такая. В молодости я совсем другая была. Маленькая, худенькая. Мухи не обижу. Ну а потом вышла замуж за урода этого. Долго терпела и вот не вытерпела, порешила. А тюрьма… Она кого хошь изменит. Но лучше тебе этого не знать.
Она слезла с подоконника и захлопнула окно.
– Не знаю, как ты в это дерьмо влипла, Тая, но понимаю, почему уйти не смогла сразу.
– Такие не отпускают, – прошептала я.
– Ничего, девочка, – вздохнула она. – Давай-ка с тобой билетик купим на ближайший поезд, и завтра я поеду по магазинам, куплю тебе в дорогу кое-чего.
– Да я не знаю даже, куда мне ехать.
– Есть
