не чуждо мне. И, стало быть, ни у кого нет права требовать, чтобы я считал себя посторонним во всяком музее и уж подавно – в морском, ибо нет отчизны великодушнее и радушнее, чем море, как ничто иное сближающее и объединяющее людей.
Тем не менее администрация Атарасанас сделала все возможное, чтобы создать музей дремуче-провинциальный, положив в основу отбора – или отброса? – экспонатов принцип, по которому их богатейшее собрание, способное дать представление о пространстве нашей общей истории со всем, что было в ней хорошего и плохого, – расчетливо и умышленно организовано, а вернее – приспособлено для достижения одной цели: убедить посетителя в том, что существует отдельная морская каталонская история. Вопрос о праве на это самое существование не подлежал бы обсуждению, будь он, с одной стороны, вписан, как ему пристало и подобает, в историю королевства Арагон и его средиземноморской экспансии, а с другой – в несравненно более обширную морскую историю всей Испании, богатую такими славными деяниями, как кругосветные плавания, грызня с Англией, открытие Америки, торговля с Индиями, Трафальгар, борьба с турками и битва при Лепанто.
Однако же нет. Власти, от которых зависит музей, по богатству фондов не имеющий, вероятно, себе равных в Европе, на самом деле заботятся лишь, чтобы пояснительные подписи под витринами были исключительно по-каталонски. Чтобы подчеркивалось каталонское происхождение наемных солдат, доблестно служивших в Византии. Чтобы три четверти пространства занимала свинцово-тягомотная экспозиция старинных фотографий и конторских книг, посвященная таким увлекательным темам, как экспорт сукон и пряж из Таррасы в дельту реки По, или путешествие, предпринятое Жорди Бофаруллем, купцом из Бахо-Льобрегата, в Тунис для закупки тонны фиников, или тому, сколько сардины вылавливалось в месяц каталонскими шхунами, построенными, кстати, на верфях Майорки или Валенсии. И эта захватывающая история преподносится как «апофеоз каталонской коммерции в Средиземноморье», или «высший взлет морской каталонской торговли», или еще как в том же роде. И в морском музее, находящемся в стране, где жили и действовали Хуан Себастьян Элькано, Чуррука, Масарредо[8], Хорхе Хуан, Хуан Австрийский[9], Блас де Лесо, Барсело и многие другие, единственным человеком, чьи личные вещи удостоились экспозиции, оказался генерал Прим[10]. Он, правда, не был моряком, зато происходил из Реуса. И все же самое нестерпимое – это предмет особой гордости музея, королевская галера, на которой при Лепанто держал свой флаг дон Хуан Австрийский, – вырванная из контекста, насильственно отторгнутая от любых и всяких исторических коннотаций, способных так сильно обогатить ее внушительное присутствие и вызвать столько воспоминаний. Среди прочих – и о бедном и безвестном солдате по имени Мигель де Сервантес Сааведра, который на галере этой служил, и сражался, и потерял руку при обстоятельствах, слава которых не померкнет в веках.
А знаете,
Хуан Себастьян Элькано (ок. 1487–1526) – испанский мореплаватель, участник кругосветной экспедиции Магеллана и командующий экспедицией после смерти последнего, капитан корабля «Виктория». Косме Дамиан де Чуррука-и-Элорса (1761–1805) – испанский морской офицер, участник осады Гибралтара (1781), экспедиции к Магелланову проливу (1788) и т. д., погиб в Трафальгарском сражении (1805). Хосе де Масарредо Саласар (1745–1812) – генерал-лейтенант Королевской Армады, считался лучшим испанским моряком своей эпохи; историки полагают, что если бы объединенным флотом командовал Масарредо, Испания могла бы избежать поражения при Трафальгаре и Сан-Висенте.
Хуан Австрийский (1576–1578) – испанский морской полководец, командующий испанским флотом в битве при Лепанто.
Жоан Прим-и-Пратс (1814–1870) – испанский генерал, участник войны с Марокко (1859–1860), англо-франко-испанской интервенции в Мексику (1861–1867) и т. д., в 1868 г. организовал военный мятеж среди моряков, занял Кадис, Картахену, Барселону, а затем и Мадрид, в 1869–1870 гг. был президентом совета министров Испании и погиб в результате покушения республиканцев.
