что Том Сойер упустил бы такой случай? Да ни за какие коврижки! Он бы это назвал «приключением» – вот как, и хоть помирал бы, да залез на разбитый пароход. И еще проделал бы это с шиком, уж постарался бы придумать что-нибудь этакое… Ты бы подумал, что это сам Христофор Колумб открывает царство небесное. Эх, жалко, что Тома Сойера здесь нету!
Джим поворчал немножко, однако, сдался. Он сказал, что говорить надо как можно меньше, и то потихоньку. Молния как раз вовремя показала нам разбитый пароход; мы причалили к подъемной стреле с правого борта и привязали к ней плот.
Палуба тут здорово накренилась и была очень покатая. В темноте мы кое-как перебрались по уклону на левый борт, к капитанской рубке, осторожно нащупывая дорогу ногами и растопыривая руки, чтобы не напороться на тали, потому что впотьмах не было видно ни зги. Скоро мы наткнулись на застекленный люк и полезли дальше; еще один шаг – и мы очутились перед дверью, открытой настежь, и – вот вам самое честное слово – увидели в глубине салона свет и в ту же минуту услышали голоса.
Джим шепнул мне, что ему что-то не по себе и нам лучше отсюда уйти. Я сказал: «Ладно», – и уже хотел было вернуться на плот, как вдруг слышу – кто-то застонал, а потом говорит:
– Ох, не троньте меня, ребята! Я, ей-богу, не донесу.
Другой голос ответил ему очень громко:
– Врешь, Джим Тернер! Это мы и раньше слыхали. Тебе всегда надо больше других, и ты всегда получаешь, сколько хочешь, – а то, мол, донесу на вас, если не дадите. Но на этот раз мы тебе не поверим, напрасно ты стараешься. Во всей стране не сыщется предателя и пса подлее тебя.
К этому времени Джим добрался до плота. Я просто разрывался от любопытства; небось, думаю, Том Сойер ни за что не ушел бы теперь, ну так и я тоже останусь – погляжу, что такое тут делается. Я стал на четвереньки в узеньком коридорчике и пополз к корме – и полз до тех пор, пока между мной и салоном не осталась всего одна каюта. Вижу, в салоне лежит на полу человек, связанный по рукам и ногам, а над ним стоят какие-то двое; один из них держит в руке тусклый фонарь, а другой – револьвер, целится в голову человека на полу и говорит:
– Эх, руки чешутся! Да и следовало бы пристрелить тебя, подлеца!
Человек на полу только ежился и все повторял:
– Не надо, Билл, я же не донесу.
И каждый раз человек с фонарем смеялся и отвечал на это:
– Верно, не донесешь! Вот уж это ты правду говоришь, можно ручаться.
А один раз он сказал:
– Смотри ты, как клянчит! А ведь если бы мы его не осилили да не связали, он бы нас обоих убил. А за что? Так, зря. Потому только, что мы своего упускать не хотели, – вот за что! Но теперь, я полагаю, ты никому больше грозить не станешь, Джим Тернер… Убери свой револьвер, Билл!
Билл ответил:
– И не подумаю, Джейк Паккард. Я за то, чтоб его убить. Так ему и надо! Разве он сам не убил старика Хэтфилда?
– Да я-то не хочу его убивать; уж я знаю почему.
– Спасибо тебе за такие
