от азартных игр, разбазарив все свое имущество на рулетке? Тот же самый аршин действителен и в отношении курильщика и алкоголика, ожиревшего и наркомана? Значит, то, что нечто социально приемлемое – определяет саму степень болезни менее вызывающей тревогу, поэтому и доходит до того, что множество больных ходят по земле без всякой заботы об их здоровьи? Курильщики, алкоголики и страдающие от ожирения, как и игроки букмекерских контор самым тем – самые угроженные, т.к. входят в зону социально приемлемого критерия. Это я, на самом деле, на своей коже лучше всего почувствовал. Я – нарокман. На самом деле, я тот, кто лечится от болезни зависимости, но по мере того, что моя болезнь социально не приемлема, я тем же махом – и преступник, таким образом мы доходим до абсурда, в котором с Бог знает каким удивлением, смотрят на мою болезнь – преступление представители институции, в которой каждый третий человек – больной от зависимости. Не от наркотиков, к счастью, что нас и возвращает вопросу социальной приемлемости. Потому что быть алкоголиком в нашей фирме – это ОК, но быть наркоманом – это, все же, нечто большее, чем «просто болезнь». Это – преступление! Несмотря на то, что мы – больные от зависимости: и они, и я, но лишь только я – преступник и всё же только меня спрашивают как я мог это сделать? И, действительно, как я мог не быть алкоголиком в обществе или в той нашей фирме, где каждый третий именно тем и является!?! Может, потому, что мой отец был алкоголиком? Может, потому, что мне нехватает небольшого количества энзимов в печени, которые ответственны за распад алкоголя и поэтому не могу много выпить, а и не получаю от этого удовольствия. Разве и важно, при окончательном анализе, когда я больше не больной, а преступник! Но, все же, я и больной! О той моей Пост мортем Викторианской эпохе никто не знает, что, опять же, не значит, что я в меньшей степени больной , хотя я – социально приемлем больной, и если бы не было этой проклятой наркомании – на самом деле я и не был бы больным. Это как и фотография. Может, та женщина никогда не прочитала ни одной книги, но фотограф был романтически настроенная душа, которая из всего вытаскивала нечто аристократическое, поэтому в последнем отблеске жизни из той неграмотной девчушки он создал тончайшее творение нежных чувств. Может, то кресло и не было ее собственным, может, она уже находилась в ателье. На самом деле некто, кому двадцать четыре года, туберкулез и трое родов, как-то и не совпадает с типом женщины, восполняющей свою праздность книгой при этом удобно разместившись в кресле своего воображаемого сада. Может, ах… может. Эта конспирация событий на фотографии меня немного смутила. Поискал некоторые свои фотографии. Ни на одной из них я не выгляжу как больной. Тогда посмотрел на фотографию, на которой был изображен мой брат по отцу, мой, вернее, – наш, отец и я. Ни мой отец не выглядит как алкоголик, ни я как наркоман, в то время как по моему брату видно, что он толстый. Из нас троих только по одному видно, что он страдает от болезни обжорства, но, опять, лишь он