обратился он к пойманному. – Как там Вадимка?
У Ждана Ростиславовича была тщательно причесанная окладистая борода, тяжелые морщинистые веки под бесцветными глазами, широкие залысины и смазанные смальцем волосы.
– Не будет больше ходить Вадимка, – ответил мрачным голосом Ждан Ростиславович. – Остался я без приказчика, отче. И, как назло, нет времени искать ему замену. Все, на кого я мог положиться, или при деле, или мертвы.
– Не тужи, Ждан, – сказал ему отец Филарет. – Загляну я к тебе чуть позднее. Разговор будет… – Он перевел взгляд на Лана и добавил: – А может – и не будет. Поживем – увидим.
Ждан Ростиславович явно ничего не понял, но ответил чинно:
– Двери Торгового Приказа всегда для вас открыты, отче. Заходите, когда сочтете нужным.
Бородач ушел. Отец Филарет наказал Лану подождать, а сам шагнул за шторку, прикрывающую вход в ближайшую процедурную.
В Тайницком саду вовсю стучали топоры. Наступающая ночь будет озарена светом множества погребальных костров. Чтоб сжечь одно тело дотла, нужно около четырехсот килограммов дров, поэтому заготовщикам придется попотеть. В мрачной чаще станет светлее, когда многие узловатые и голые деревья лишатся ветвей. Впрочем – ненадолго. Мутировавшая растительность Тайницкого сада обладала способностью ускоренной регенерации. На месте срубленных ветвей вырастут новые – такие же корявые и хваткие, способные сцапать зазевавшегося лесоруба и затянуть в ненасытную утробу, скрытую внутри трехобхватного ствола.
Лан присел на бордюрный камень у кромки сада, лицом к кустарникам, похожим на торчащие из земли куриные лапы. Ветви, оканчивающиеся пожелтевшими когтями, медленно сжимались и разжимались, точно надеялись, что им удастся поймать на лету редких пугливых птах или крылатых насекомых. Скинув попорченный кирзач, Лан размотал набрякшую от крови портянку.
Как он и предполагал, порез был пустячным.
– Все равно обработай, не ленись. – Отец Филарет подал Лану крошечный пузырек со спиртом. Лан слышал, что кто-то умудряется пить спирт для собственного удовольствия. Как такое может быть, он не понимал. Не иначе самоубийцы какие-то, ведь спирт даже нюхать неприятно, на рану плеснешь – жжет, словно каленым железом, а уж чтоб его пить, так об этом даже думать тошно.
– Не трясутся руки после битвы-то, – заметил Хранитель Веры.
Лан кивнул. Сколько он себя помнил, отец Филарет всегда был добр к нему и покровительствовал понемногу. Однажды в школе, когда будущим воинам и гражданским еще приходилось протирать штаны на одной скамье, группка ребят, почему-то решившая, что они непременно станут дружинниками, решила попробовать, а каково это на вкус – ощущение собственной силы вкупе с презрением ко всяким пахарям и мастеровым. Для своей затеи они выбрали Лана – кроткого, доверчивого мальчишку. Всем было известно, что заступаться за него некому: старшему брату дела до Лана нет и не будет, мать постоянно болеет, а отец и сам
