Энрико Росси, его ателье на площади Трилусса. Шьёт хорошо и быстро, я доволен.
Джустиниани снова кивнул. Незамедлительно последовал новый вопрос.
– Какое приданое у Катерины Одескальки?
Теперь Карло Тентуччи бросил на него быстрый взгляд. Брови его взлетели.
– О… Ваше сердце пленилось красавицей? – он, казалось, удивился.
– Моё сердце ничем не пленилось. – Тон его сиятельства был всё так же безучастен. – Мне нужно выделить приданое крестнице дяди, я обещал позаботиться о ней. Я дам за ней столько же, сколько дают за Одескальки. Надеюсь, этого будет довольно?
Банкир исподлобья бросил взгляд на Джустиниани. Мерцающий и тёмный.
– Ваши слуги болтали, что покойник заручился вашим обещанием жениться на Джованне, да и Гвидо, как только его парализовало, говорил со мной о такой возможности. Он очень желал этого брака.
Винченцо наклонил голову набок и саркастично осведомился:
– Вы полагаете, дядюшка Гвидо совратил девицу и понимал, что без скандала ей замуж не выйти?
Карло Тентуччи откинулся в кресле, понимающе усмехнулся, но покачал головой, опровергая это суждение.
– Зная вашего дядюшку, – после недолгого молчания заговорил он, – я ничему не удивился бы, но, судя по моим наблюдениям, этого не было. В самом последнем негодяе всегда можно найти что-то человеческое. Габриель Каэтани, – Карло задумчиво выпустил изо рта колечко сигарного дыма, – если Гвидо мог иметь друга – им и был Габриель. После его смерти Гвидо привязался к девчонке как к дочери. Один раз я сам спросил его, не конкубина ли она ему, так он взбесился, клянусь вам. А ведь покойник любил прихвастнуть победами и ничью репутацию никогда не щадил.
Винченцо наклонился к собеседнику, и губы его тронула чуть заметная усмешка. Карло знал, что на этом лице подобная мимика была равнозначна хохоту.
– Тогда зачем же мне на ней жениться?
Карло пожал плечами.
– О вас ходят дурные слухи, но кому, как не Гвидо, было знать, чего они стоили: он сам же их и распускал. Когда же речь зашла о том, что ему дорого, он мог сообразить, что лучшей опоры девчонке не найти. Гвидо не любил вас, Винченцо, но, в известной мере, отдавал вам должное. Любой подлец, не различающий добра и зла, когда речь заходит о значимом для него самого, начинает всё понимать правильно.
Винченцо почесал согнутым пальцем переносицу.
– Я дал слово человеку, который по отношению ко мне не соблюдал элементарной порядочности, однако уподобляться ему не хочу. Девица недурна собой и, если честна, легко найдёт жениха. А чтобы её красота была вдвойне привлекательна – я дам приданое. Что я ещё могу сделать? – он махнул рукой, – будет об этом.
– Извините, Винченцо, но… – банкир смущённо умолк.
– Что «но»? – Глаза Джустиниани насмешливо блеснули. – Если вас интересует, не склонен ли я к тем же забавам, что Рокальмуто, отвечаю сразу – нет.
Тентуччи
