Максимилиана стала для юного Эммануэля первой до конца прочувствованной и весьма болезненной утратой. Он потерял отца.
В Меровинг он приехал первым, ибо не хотел оставаться в опустевшем доме, и искренне подивился великолепию замка, полностью разделив удивление отца Максимилиана. Как мог он, сирота, оказаться в подобном месте? Бойницы старого донжона напоминали о былых рыцарских сражениях и осадах, высокие готические окна устремлялись в небеса перекрытиями арок, а увитые диким виноградом выступы крохотных балкончиков пленяли причудливостью барокко. Меровинг столь часто перестраивался, что архитектурные фантазии веков, наслоившись друг на друга, сообщили ему вид Венсенского замка, оплетённого алансонскими кружевами.
Вскоре на брусчатке внутреннего двора послышались стук копыт и скрип рессор. В ворота въезжали кареты и ландо, и Ригель мысленно сжался, заметив дорогие кованые сундуки на запятках и обилие слуг в алых и синих ливреях. Тут на массивном мраморном лестничном пролёте появился высокий худой брюнет лет сорока, в лице которого при желании можно было найти сходство как с Эразмом Роттердамским, так и с Джироламо Савонаролой. Он легко, совсем по-юношески, сбежал по ступеням и приблизился к группе молодых людей и девушек, только что покинувших экипажи и толпящихся у Конюшенного двора. Подошедшего разглядывали несколько испуганно, морщась ещё и от его необычного голоса, грудного, глубокого, сильно резонирующего под сводами портала.
– Я – Эфраим Вил, ваш куратор, господа. Я запишу ваши имена и провожу в комнаты.
Эммануэль, записавшись первым, внимательно разглядывал прибывающих, и не мог не выделись среди девушек белокурую красавицу-итальянку, назвавшуюся Эстеллой ди Фьезоле. Но, заметив, что девица тоже смотрит на него, поспешил, смутившись, отвести глаза, ибо несколько боялся женщин.
Тут к куратору подошли двое англичан – юноша и девушка, с явно выраженным фамильным и пугающим сходством. И лица не обманули: приехавшие оказались братом и сестрой. Куратор записал их имена «Бенедикт и Хелла Митгарт». Девица прошла вблизи Эммануэля, и он, вглядевшись в неё, почувствовал, как заледенел. Корявый бесформенный нос Хеллы Митгарт уныло нависал над корытообразным квадратным ртом, а по обе стороны от носа были близко посажены маленькие глаза, причём один был на треть дюйма ниже другого! Ригель поёжился. Девица была наделена столь завораживающим уродством, что внушала не отвращение и не жалость, а суеверный ужас.
Но вскоре тяжёлое впечатление от уродства несчастной девушки перебил приехавший в дорогом экипаже француз. Стоявшие поодаль молодые бурши презрительно зашептали, что этаких красавчиков у них зовут «сахарными леденцами», а Эммануэлю белокурый голубоглазый юноша показался ангелоподобным. Ригель подошёл ближе и услышал, что красавца зовут Морисом де Невером. Имя ему тоже понравилось и сразу запомнилось.
Остальных он как-то не выделил из толпы, да и стыдился разглядывать,
