бы, если оставить её болеть.
– Ну вообще-то это лабораторные животные, – сказал я. – Они, само собой, будут страдать, если это понадобится для науки. Тут уж ничего не поделаешь.
Я произнёс это и сам удивился, как мерзко прозвучало. Правда же, так бывает: говоришь вроде бы справедливую вещь, а получается дрянь…
Енотки, о которых шла речь, не произвели на меня особенного впечатления, пока мы их осматривали. Гомункулы у них были пухлые, темноглазые и ширококостные, каждая была мне по грудь, а я не так уж и высок (это только пока, я ещё расту!). Сидели на кушетке смирно, рядком, как подружки. Одна только, больная, всё заваливалась на бок из-за лихорадки и жадно принялась лакать из миски, когда Алёна закончила осмотр и позволила ей. А потом забралась обратно, села рядом с сестрой как ни в чём не бывало. Вторая енотка ещё так прихрюкнула на неё, мол, как себя ведёшь перед людьми, невоспитанная.
Хотя это я уже сочиняю, конечно. Нельзя очеловечивать животных и приписывать им наши эмоции – ненаучно.
Но всё равно я здорово загрузился после своих же слов, ещё и Маша так на меня посмотрела – вроде бы и возмущённо, и разочарованно.
Хотя с Вилли мы дружим давно, Машу я знаю ещё дольше: мы и соседи, и даже в детский сад ходили вместе. Раньше я считал, что дружить с девчонкой невозможно, а теперь… Теперь я бы написал в соцсеточке статус «Всё сложно», если бы там был отдельный вопрос про Марию Цейхман. По крайней мере, её укоризненный взгляд и печально-серьёзное выражение лица меня совсем прибили…
Хорошо, что Маша Цейхман не умеет долго унывать.
– Ладно, Ёжик, – она всё-таки улыбнулась, – шагайте с Вилли в общагу, раз у вас полдня выходных. Обязательно прими горячий душ, а то ходишь целый день с мокрыми ногами, ещё заболеешь. Вечером я всё равно заставлю тебя всё рассказать про вашего гризли.
И она упрямо тряхнула кудрявой головой.
Мы с Вилли в самом деле побрели в общежитие, деля на двоих его дождевик.
– Я уверен, – сказал Вилли немного невпопад. Мы только что перешли шоссе, и я неловко наступил в особенно глубокую лужу, так что кроссовки заново набрали воды и захлюпали. Но Вилли этого, кажется, даже не заметил. – Я уверен, – продолжил он, – что Алёна Алексеевна просчитала все варианты и другого выбора просто не было. Алёна Алексеевна не допустила бы…
– Слушай, – перебил я, – что ты заладил: Алёна Алексеевна то, Алёна Алексеевна сё, вскакиваешь при ней, краснеешь. Ты влюбился, что ли? Так она лет на десять тебя старше, наверняка замужем, и вообще ты для неё ещё сопля. Слышал, как она… – Тут я выпрямил спину и, мне показалось, очень похоже изобразил мурлыкающие интонации Алёны: – Мальчики, идите домой, утрите носики.
Вилли остановился и вытолкнул меня из-под дождевика.
– Знаешь, Ёжик, – сказал он, при этом его мокрые уши горели огнём, я почти видел, как от них шёл пар, – ты – дурак.
Развернулся и пошёл в общагу быстрым шагом.
Я остался стоять под струями холодного осеннего дождя, совершенно с ним согласный.
