Их Ресту так и не удалось встретить. Женщины хотели его, а мужчины завидовали этому.
– В тебе столько огня… – Шептала как-то под мостом молоденькая селянка.
До встречи с волком она была невинна, а под ним стонала, как настоящая шлюха. Это была его магия и его проклятие. Они хотели его, а он не хотел никого более чем на один раз.
Ну хотели, и? По поводу женщин Верест не печалился никогда. Они скорее раздражали его своей настойчивостью.
Со временем вкус женской ласки приелся окончательно. К тридцати, он уже не стремился доставить женщинам удовольствие, просто брал, пользовался и молча уходил, оставив прекрасный пол дуть пухлые губки и хмурить брови.
Его не раз звали в стаю, но два лидера в одной лодке никогда не могли ужиться… И он уходил. Всегда.
В следующей деревне Верест купил молока и доверил кикиморе накормить дитя, потому что сам имел очень смутное представление об этом процессе. Ему гораздо проще было держать собственный меч, чем крошечную жизнь, смотревшую на мир мутными, синими глазками.
Три дня пути и вот он… Родной Лит… Город семи дорог. Тут пересекались торговые пути сразу семи государств и процветали торговля, воровство, разврат и предательство. Он не любил этот город, но и не заехать, когда дорога привела его так близко – не смог.
Для оборотня тридцать пять лет – самый рассвет. Если судить по человеческим меркам, то ему едва исполнилось бы восемнадцать, но представители его расы взрослели гораздо быстрее.
Старый дом окончательно просел, крыша покосилась и грозила съехать от резкого порыва ветра. Ветхая калитка стояла у такого же убогого забора, еле держась на проржавевших петлях.
– Дома… – Выдохнул мужчина, и ребенок, спавший на его руках, со вкусом причмокнул.
Оборотень оставил коня во дворе и без стука вошел в дом.
– Что вы тут делаете?! – возмутилась, готовившая скудный обед из картофельных очистков, девушка. И тут же робко поправила прядь волос, смущенно потупив глазки.
– Даже не думай! – Пригрозил Верест ей пальцем. – Мать где?
– Она при смерти… – Враз посмурнело юное личико.
– Где?
– У себя в комнате. Я покажу…
– Не надо. Я знаю. – Бросил сухо, погрузившись в свои мысли и не глядя на девицу.
Он передал дитя кикиморе, быстро поднялся на второй этаж, с тоской глядя на поеденные плесенью стены, острым слухом улавливая противный скрип прогнивших досок и тяжелое дыхание женщины, вырастившей его.
– Мама… – Он опустился на одно колено у тюков соломы, заменявших кровать для больной.
– Рес… – по щеке женщины скатилась слеза, – вернулся, сыночек…
– Да.
– Женился? – строго спросила она, прокашлявшись и украдкой вытерев морщинистой рукой кровь с обветренных губ.
– Нет. – Он до боли сжал кулаки. Мужчина понимал, как тяжело дается этой сильной женщине каждое слово. Он нюхом чувствовал
