ильных замках.
– А мне кажется, бабушкин дом вполне заслуживает того, чтобы там поселилось маленькое симпатичное привидение.
– Ты, как всегда, все перепутала. Кроме домового за печкой, лешего в лесу по соседству и водяного в озере там больше никакой нечисти нет.
– Что-то я не помню там никаких водяных и леших, – задумчиво проговорила я. – А ведь я там не одно лето провела.
– Конечно, не помнишь. Они всегда так делают, – со знанием дела продолжал мой любимый брат Борька, который терпеть не может, когда его так называют.
– Что делают? – не поняла я.
– Голову заморачивают.
– Над тобой, видно, хорошо поработали, – заметила я, не скрывая сарказма. – До сих пор никак не разморочишься. Наверняка это были русалки. Штук пять.
– Да-а, – мечтательно протянул Борька. – Русалки. Я бы тоже с тобой поехал. Правда. С огромным-преогромным удовольствием. Но никак не могу.
– Как же, как же. Без тебя же вся наша экономика рухнет. Если не страны, то города точно.
Борька фыркнул.
– Может, я и приеду, – сказал он. – Потом.
– Потом будет поздно. Я уже сама все сокровища найду. С тобой делиться не буду, даже и не думай.
– А посмотреть хоть дашь? И потрогать, – заискивающе спросил Борька.
– Потрогать – ни за что, – строго сказала я.
– Эх, Катька, завидую я тебе. Поедешь в деревню, будешь там пить парное молоко, трескать бабыгрушины пирожки с творогом…
– Я больше люблю с капустой.
– Нет, с творогом лучше, – мечтательно сказал брат. – Выйдешь на луг, ляжешь в мягкую зеленую травку, а над тобой – облака. Плывут, никуда не торопятся. И ты никуда не торопишься… Красота!
Вообще-то ни в какую деревню я не собиралась. Сначала. Да и потом тоже. Планов на лето была целая куча – сиди выбирай. Только оказалось, что ничего из запланированного мне не подходит. По разным причинам.
Во-первых, в этом году, совершенно неожиданно, по крайней мере, для меня, наступил мировой финансовый кризис. До поедания кожаных ремней дело еще не дошло, да и вряд ли дойдет, но в семье был объявлен режим разумной экономии. Так что я вычеркнула из своего списка путешествия в далекие страны и полную смену имиджа моей комнаты.
Во-вторых, оказалось, что Никита – козел. Другого слова я подобрать не могу, да и не хочу. На самом деле это не во-вторых, а во-первых, но неважно. Не дождется.
В-третьих, вся наша веселая компания разъезжается на лето, кто куда.
В-четвертых, на мое предложение найти себе на лето работу, чтобы поддержать семью в трудное время, Борька сказал: «Наработаешься еще. Это твои последние в жизни каникулы. Помни об этом и проведи их так, чтобы… ну, ты сама знаешь».
И, наконец, в-пятых.
Вообще-то в квартире у нас порядок. Мама любит чистоту, я люблю чистоту, и папа тоже, иногда. Но есть одно место, куда наши с мамой руки никак не могли добраться, и куда долгое время складывалось все подряд – от моих кукол, которые рука не поднималась выбросить, до папиных, ни разу не надеванных, болотных сапог. Место это – антресоли.
И вот, решив куда-нибудь пристроить свои, накопившиеся за годы учебы в университете, непонятно, нужные или ненужные, конспекты, я забралась на стремянку и открыла дверцы. На меня смотрел одноглазый плюшевый медведь, опирающийся на помятый походный котелок. На голове его красовалась соломенная шляпка с ленточкой. Свободного места не было. Я положила пакет с конспектами на пол и решила раз и навсегда покончить с этим вместилищем хаоса. Я собиралась, наступив на горло своей сентиментальности, выбросить все ненужное, а нужное протереть тряпочкой и аккуратно сложить обратно.
Плюшевый медведь полетел на пол, за ним – шляпка, котелок, клетчатый плед и все остальное, до чего я смогла дотянуться со стремянки, и перечень чего занял бы целую страницу. Для того, чтобы вытащить содержимое самого дна антресолей пришлось взять швабру. На полу образовалась огромная пыльная куча, глядя на которую, я засомневалась в своей способности к систематизации. Может, просто распихать все это по мусорным мешкам, да и выбросить? А потом начать заполнять антресоли заново. Хорошая идея.
Я пнула кучу ногой, выражая таким образом свою явную досаду и хорошо скрываемую растерянность, с вершины съехала старая картонная коробка с крышкой, крышка раскрылась, из коробки высыпались конверты, фотографии, листки бумаги и несколько открыток. Я наклонилась и подняла упавший к моим ногам тетрадный листок, исписанный аккуратным крупным почерком. Судя по оставшимся следам от сгибов, когда-то он был сложен пополам. Почерк был незнакомый. Похоже на письмо. Не то что бы я всегда, когда вижу чужое письмо или, например,
