не просто так. Это был недобрый знак. Увидеть монаха значило смерть скорую встретить либо в большую беду попасть. Якобы лицо свое монах никому не показывал, пряча его под глубоким капюшоном, и ходил в черной длинной рясе до пят. Также он ни с кем не говорил, но боялись его деревенские жители почему-то безумно. Нам жутко нравилась с Ванькой эта история, и мы много раз порывались сбежать в лес на поиски монаха. Но, то погода нам мешала, то взрослые не пускали, то каникулы заканчивались. После одиннадцатого класса я поступил в институт и перестал приезжать на летних каникулах в деревню. А потом умерла бабушка, и стало как-то совсем не до детских страшилок, началась взрослая жизнь…
В то лето я приехал в деревню по необходимости. Баба Дуся, наша соседка, уже очень давно болела, и нужно было привезти ей из города дорогостоящие лекарства. Ее внук, Ванька, никак не мог этого сделать: на работе отпуск взять было сложно, и он попросил отвезти лекарства меня. Я согласился. А накануне отъезда стало известно, что Ванька сам сможет поехать. Но я все-таки решился составить ему компанию. Захотелось посетить знакомые места, где проходило каждое счастливое лето юности. Мы сели на поезд и спустя сутки были в родной деревне, затерянной среди полей и лесов русских.
Мой дом стоял заколоченный – бабушка умерла, отца тоже не стало, а маме никогда не нравилась эта глушь. Много лет я не появлялся здесь…
Поселились у Ваньки, соседа. Там дом был обжитой, теплый, за бабой Дусей ухаживал дед Егор. Наш приезд, несомненно, был радостным событием для бедных стариков.
Вечером, сидя за ужином, говорили не о городских делах. Говорили о деревне и оставшихся в ней жителях, о людях, которых я знал с детства. Когда баба Дуся ушла спать, дед Егор выставил на стол очередную бутылку домашней настойки. Расспрашивал внука о его жизни, потом меня. А затем закрыл лицо руками и заплакал.
– Вот, Ваня, до чего дожили… ты снова уедешь, а мы одни останемся в этой глуши… Ладно, пока Дуся здорова была, ничего еще было. А теперь… ей и с козой-то не управиться, из дому выходит только на лавочке посидеть или картошку почистить… плохо ей, бедной… кабы не твои лекарства, не было б ее уже в живых…
Ванька обнял деда.
– Дед, перестань, поправится бабушка… вот увидишь. Это хорошие лекарства, дорогие. Они точно помогут.
– Эх, ребятки, да разве в лекарствах дело? Век наш с бабкой к концу подходит, вот и всего делов. Пожили мы на этом свете. Пора и честь знать… только бы уж лучше я сначала помер, чем Дуся… как я без нее справлюсь, не знаю…
– Эй, ты чего, дед? Что говоришь? Все наладится, вот увидишь, поживете еще. Прекрати уже о смерти говорить! Рано вам.
Дед Егор помолчал минуту, и слезы тихо катились у него по щекам. А потом проговорил:
– Да я бы, может, не говорил про смерть-то, кабы не знак этот. Плохой знак… плохой…
– Что за знак, дед? Чего ты придумал?
– А нет, внучек, не придумал я. Потому и плачу, прости. Жалко Мне Дусю, чую, помрет она…
И дед затрясся в беззвучных рыданиях. Я оторопел. Как успокоить бедного старика, сразу не нашелся. Потому ляпнул первое, что пришло в голову:
– Да ерунда это все, знаки эти! Не плачь, дед Егор, надо в лучшее верить.
Он перестал содрогаться от рыданий и проговорил, утирая слезы:
– Эх, ребятки, это все не шутки… верьте или нет, но видел я недавно монаха черного в дальнем лесу…
Лицо у Ваньки вытянулось, и мы одновременно воскликнули:
– Где? В дальнем лесу? Дед, ты зачем ходил один так далеко?!
– Ходил я, ребятки, по надобности. Травка там одна растет за дальним болотом. Еще мой дед ей лечился. А тут, одно к одному, Дуся заболела, и вы с лекарствами задерживались, я решил была-не была, пойду поищу ее, травку-то. Она в свое время многих на ноги поставила. Ее готовить надо особым способом… пошел я как-то утром, да замешкался, в лесу-то, не заметил, как время прошло. Слегка заплутал, да я леса-то эти знаю, быстро на тропку вышел.
Дед замолчал, решив промочить горло глотком настойки. Мы слушали его и ловили каждое слово. Во мне всколыхнулось давно забытое чувство, чувство из детства, которое возникало каждый раз, когда я слышал упоминания о черном монахе. И как-то неприятно защемило сердце, как будто я сам его увидел. Дед продолжал:
– Так вот, пустился я уже в обратный путь, солнышко светило мне в спину, а места там грибные, ты помнишь, Ванька… увидел я возле тропки гриб боровик – такой крепкий, ладный, грех мимо пройти! Нагнулся, чтоб срезать. Глаза поднимаю: стоит поодаль, за деревьями, человек. Ну, у меня зрение-то, вы знаете, какое, не вижу ничего дальше пяти шагов, а очки за пазухой были. Я так опешил, что и позабыл про них. Думаю, вот диво дивное, так далеко забрался, а тут грибники ходят. «Эй, – говорю, – день добрый! По грибы ходите? Не заплутали часом?» А он молчит, человек-то,
