столика глиняную фигурку.
Я замерла:
– О господи, ты дотронулась до нее?!
Люс торопливо поставила фигурку на место.
– Что, она очень дорогая?
– Это же подлинная скульптура Форне, тысяча девятьсот двенадцатого года.
Люс побледнела.
– А кто такой Форне?
– Ты что, никогда о нем не слышала? – Я выждала секунду, заставив ее хорошенько понервничать. – Я пошутила. Это вроде как собака. Я ее слепила, когда мне было восемь лет.
Она схватила ручку и швырнула в меня:
– Ну ты мерзавка!!!
– Как и ты!
Люс засмеялась.
– Знаю. – Она с интересом осмотрела фигурку. – На собаку вообще не похоже.
– Я никогда не планировала стать скульптором.
В гостиной пылесосила наша домработница Джини, поэтому, прихватив снеки, мы с Люс направились в мою комнату.
Я следила за тем, как она рассматривает покрывало в розочках, коллекцию кукол, постер с картиной Джорджии О’Кифф[1] над кроватью. Глядя на комнату глазами Люс, я вдруг ощутила неловкость от того, какое там все девчачье, но, к моему облегчению, она улыбнулась.
– В детстве мне всегда хотелось такую куклу, – сказала Люс. – Я вечно разглядывала их в витрине со всеми этими аксессуарами и думала, какая больше всего похожа на меня.
– Я тоже, – сказала я. – Сейчас у них в коллекции появилась одна кукла с восточной внешностью, но у меня ее нет. А тогда самой похожей казалась Мелани с каштановыми волосами.
– Я тоже считала, что она похожа на меня больше остальных, – кивнула Люс.
Мы с интересом уставились друг на друга. Мелани, ни капли не похожая ни на Люс, ни на меня, неожиданно объединила нас.
– Мелани, – проговорила Люс, – кукла неопределенного происхождения – она может быть и кубинкой, и китаянкой, и представительницей любой другой национальности, какой ты только пожелаешь.
Мы обе усмехнулись, затем взгляд Люс упал на стопку книг у меня на тумбочке.
– Маркес? – Это произвело на нее впечатление.
Я поспешно пробежала глазами по корешкам. Люс имела в виду «Любовь во время чумы». Мои щеки снова залились краской. Я кивнула, надеясь, что она не станет расспрашивать меня о книге.
– И как тебе? – спросила Люс.
– Э, я только начала, так что еще не врубилась, что к чему. Но мне пока нравится. А ты читала?
– Летом, – ответила она. – Хорошо написано.
– Очень, – согласилась я, делая вид, что знаю, о чем говорю.
– А что ты думаешь о Флорентино? – спросила она.
– Он… довольно интересный. – Это было все, что мне удалось из себя выдавить.
– Да? Мне он сначала показался чересчур навязчивым.
Я сглотнула. Похоже, Люс не собиралась
Джорджия О’Кифф – первая американская модернистка и ключевая фигура в искусстве ХХ века.
