родим! На радость папе, чтоб долго не переживал.
– Толкай со всей силы! Тужься! – приказывает Ланская, и Кира приподнимается на локтях.
Очнувшись, дублирую каждое слово. Машинально, как робот. При этом то глажу Киру, то зачем-то целую ее, то поддерживаю шепотом. Слишком вхожу в роль заботливого мужа и новоиспеченного папочки. Настолько, что… искренне радуюсь, когда слышу детский плач.
Боковым зрением вижу тельце малышки в руках врача. Признаться, боюсь повернуться и рассмотреть детальнее. Смотрю на плачущую от счастья Киру, стираю слезы с ее алых щек, а краем глаза невольно наблюдаю, что медики делают с ребенком. Так настороженно и трепетно, будто он мой. Отцовский инстинкт пробуждается не вовремя и не к месту. Всему виной пережитый стресс.
– Папочка, может, хотите перерезать пуповину? – неожиданно предлагает Ланская. Умеет она момент испортить. Если бы я даже был настоящим отцом, то после такого предложения точно бы отрекся от наследника.
Я действительно похож на человека, который мечтает отрезать что-нибудь младенцу? Вдруг я сделаю что-то не так, навредив крошке…
– Можно не надо? – толкаюсь назад вместе с табуреткой.
– Только не перегрызай зубами! – на полном серьезе пищит Кира, вспомнив наш разговор с гаишником.
– Веселая семейка, – хмыкает Ланская, передавая малышку акушерке.
Новорожденную обтирают, взвешивают, пеленают. После процедур несут пищащий комочек нам.
– Два килограмма семьсот пятьдесят грамм, – радостно сообщают.
Я прикидываю в уме, сколько это, и хмурюсь. Совсем котенок.
– Маловато будет, – бубню себе под нос.
– Отличный вес для такого срока. Дальше мамочка откормит, – уговаривает Нина Витальевна, будто я от товара в магазине отказаться пытаюсь. Вернуть по чеку. А у меня и мыслей таких нет, я просто переживаю за дитя. – Главное, чтобы муж не нервировал, а то молоко пропадет.
– Мужа кастрировать надо, тогда и нервировать не будет, – рычу яростно. Готов лично исполнить приговот, стоить лишь осознать, что именно ее настоящий супруг виноват в преждевременных родах. Из-за него она страдает сейчас, а вместо родного человека вынуждена терпеть рядом хрена с горы, точнее, из юридической фирмы.
Кира на меня не реагирует. Она вообще становится серой, обескровленной и заторможенной. Неотрывно следит стеклянным взглядом за дочкой, а сама пошевелиться не может. Я почти не слышу ее дыхания. После криков и возмущений это непривычно и… пугающе.
– Сурово вы к себе, – акушерка понимает все неправильно, а я не хочу ничего объяснять. Тем более, когда она проносит малышку мимо моего лица, на секунду застывает, но, убедившись, что я панически боюсь брать ребенка, укладывает сверток Кире на грудь. – Поздравляю вас, папа за пять минут, – подшучивает надо мной, однако все мое внимание сконцентрировано на крохотном комочке.
В ворохе ткани виднеется мокрая макушка, и я инстинктивно протягиваю
