и двинулся дальше. Но далеко не ушел. Остановился в паре шагов от меня и нагнулся, чтобы собрать мелкие камни. Я знала, что ребятня в деревне меня не любит, а потому сжалась. Он был чужаком, но мог уже прознать про то, как меня кликали ведьминой дочкой. Его семья перебралась к нам недавно, а сам он сегодня впервые вышел из избы: мор, напавший на деревню, не обошел и его. Поговаривали, что он слишком худ, потому не выживет. Я даже имени его не знала, а теперь смотрела на то, как он катает в руке камешки – мелкие, острые, опасные. Я знала, что камни, пущенные в лицо, оставляют самые болезненные следы, долго сходящие царапины, но не стала прикрываться ладонями. Почему-то впервые меня не страшила боль. Возможно, в тот день ее было уже слишком много.
Тишину нарушил глухой плеск воды. Парень стоял на берегу и бросал камешки в реку. Те, громко шлепая по глади, оставляли после себя расходящиеся все дальше по воде круги.
– Твой отец вернулся с поля, – не оборачиваясь, сказал он. – Тебя кличет.
Я кивнула, но губ не разжала. Отца я почти не знала: летом он работал от зари до зари, зимой уезжал на заработки в город. Я чувствовала, что с матушкой у них что-то не ладится, а меня он будто не то чтобы не любит – скорее, не замечает. А других детей, кроме меня, у них не народилось, братишка умер еще младенцем.
– Иди к нему, – продолжил рыжий парень и без перехода резко добавил: – Или боишься, сразу к родне сошлет тебя?
Я покачала головой, с удивлением понимая, что не боюсь. Как будто после смерти матушки меня уже ничего не пугало.
– Сошлет и сошлет, – наконец ответила я, по-прежнему сидя на земле. – Тоже мне, лиха беда.
Я не храбрилась. Правда не боялась, а потому слова слетели с языка уверенно, как недавно пущенные его рукой камни.
Он все-таки обернулся. Возможно, из-за того, что голыши в его ладони закончились. Он сунул руки в карманы холщовых штанов и, все еще не смотря на меня, сделал пару шагов и плюхнулся рядом. Я чуть дернула носом. От его рубашки веяло мылом, а от волос – аиром. Теплый, древесный аромат. Матушка часто добавляла корни этой травы в чай. Говорила, аир несет чистоту и любую невидимую глазу хворь из воды изгоняет.
Над головой прожужжал толстый полосатый шмель и устремился к цветущему у воды телорезу с белоснежными лепестками. Солнце на небе уже катилось к горизонту, из леса, раскинувшегося прямо за левым берегом, доносились голоса девушек, ушедших днем по ягоды и грибы. Лето подходило к концу, время приготовлений к зимней стуже заканчивалось.
Я подумала о матушке, о том, что ее солнцеворот завершился, и облизнула верхнюю губу, соленую от слез.
– Ты смелая, – с уважением протянул рыжий. – Редко встретишь такую девицу.
Я чуть пожала плечами.
– Говоришь так, будто я тебе нравлюсь.
– Может, и так.
Я покосилась
