кивнула. Про родник я слышала. Ходить сюда за водой из деревни было далеко, но находились охотники. Они говорили, что здесь вода вкуснее, чем у колодца за околицей.
Тим замер возле меня. Я подняла на него растерянный взгляд, позабытый пирожок остался лежать в траве. Сердце забилось громче, сильнее, словно свободная прежде птица, угодившая в клеть. Я судорожно сглотнула. Меня и правда мучила жажда, но пить из ладоней Тима?
– Я не ребенок, – медленно проговорила я. – Нет нужды поить меня, как дитя.
На дне янтарных глаз Тима вспыхнул огонь – не тот, что обжигает, а тот, что согревает в холодной ветреной ночи.
– На дитя ты и не похожа, – спокойно проговорил он. – Твоя правда.
Его слова упали между нами и притянули нас друг к другу, словно сковавшая цепь. Звуки леса стали глуше. Я уже не слышала щебета птиц, стрекот кузнечиков, шелест воды в ручье. Зато дыхание Тима – ровное, тихое – вдруг проступило в этой тишине особенно ярко. Я уцепилась за него, будто за опору, чтобы не потеряться в водовороте чувств, нахлынувших на меня. Медленно, словно боясь сделать неосторожный шаг, Тим опустился передо мной на колени. Его ладони с сочащейся между пальцами водой оказались совсем рядом с моим лицом. Тим больше не шелохнулся – ждал моего ответа.
Сомнения закружили меня, словно вихрь, несущий погибель всякому, кто окажется в его сердцевине. Напряжение железными кандалами стиснуло грудь, сделав дыхание прерывистым. Голова шла кругом, и в этой буре, так похожей на буйство стихии прошлой ночью, я сделала выбор. Чуть потянулась к Тиму, его ладони коснулись моего рта. Губы смочила холодная, почти ледяная вода. Она обожгла горло и заставила закашлять.
Кашель развеял морок. На меня обрушился мир – с его красками и шумом. Я втянула носом воздух – аромат шиповника и трав под ногами привел в чувство лучше пощечины. Видимо, Тима тоже. Он покачнулся на коленях, будто хотел встать на ноги, а затем, передумав, одним рывком перекатился вбок и уселся подле меня. Его локоть задел мой, но в этой близости не было ничего от минувшего напряжения. Я вздохнула с облегчением.
Тим был моим другом, и, пусть в последнее время его вид, слова и поступки вызывали в груди непривычное томление, я не собиралась ничего менять. Будь моя воля, всю жизнь бы прожила по соседству. Заглядывала бы в окна, чтобы позвать бродить по лесу, или мчаться на спине Ветерка по полям, или купаться вместе в реке, взрезая воду вихрями брызг.
– Слышала, твой отец воротился, – сказала я, утирая рукавом мокрые губы. Два пирожка так и остались лежать нетронутыми на траве. – Он уже рассказывал о поездке?
В вопросе таилось предвкушение. Я любила побасенки отца Тима о странствиях. Чаще всего он выбирался в соседний город на ярмарку или за товаром, но иногда его путь пролегал дальше – в чужие села и деревни. Слушая об укладе жизни незнакомых мне земель, я будто и сама переносилась в другие места.
Тим помедлил
