я села на диван, сжалась в комок и стала рыдать. Слезы были автоматической, рефлекторной реакцией на слово «рак», единственно нормальной и адекватной. Я просто сидела и плакала, пока Кен звонил родным и друзьям и рассказывал им о страшной новости. Иногда я плакала навзрыд, иногда у меня просто текли слезы; я была не в том состоянии, чтобы с кем бы то ни было разговаривать. Кен входил и выходил, обнимал меня, говорил по телефону, обнимал меня, говорил по телефону…
Прошло немного времени, и что-то изменилось. Жалость к себе утратила свою остроту. Барабанная дробь в затылке («рак – рак – рак») стала не такой настойчивой. Слезы уже не приносили удовлетворения, как сладости, которыми ты объелся, и потеряли свой вкус. К тому времени, когда Кен делал последние звонки, я была уже достаточно спокойна, чтобы немного самой поговорить по телефону. Это было лучше, чем сидеть на диване хлюпающим промокшим комочком. «Почему я?» – такой вопрос вскоре утратил для меня свою остроту. Его заменил другой: «Что дальше?»
Застывшие кадры сменяли один другой – медленные, болезненные, обнаженные. Было несколько звонков из больницы, и все с плохими новостями. Узелок был величиной два с половиной сантиметра – довольно крупный. Это говорило о том, что у Трейи рак 2-й стадии, которая предполагает большую вероятность того, что затронуты лимфоузлы. Что еще хуже, согласно отчету патолога, клетки в опухоли были чрезвычайно слабо дифференцированными (грубо говоря, очень злокачественными). По шкале от 1 до 4, где 4 означает самое худшее, у Трейи была опухоль самой скверной, 4-й разновидности: агрессивная, трудноистребимая и очень быстро растущая. Правда, на тот момент мы буквально ничего из этого не понимали.
Хотя все происходило как в замедленной съемке, каждый кадр содержал столько переживаний и информации, что возникало дикое ощущение, будто все происходит одновременно и слишком быстро, и слишком медленно. Меня не оставляло чувство, что я играю в бейсбол: стою в перчатке, а несколько человек бросают в меня мячи, и я должен их ловить. Но в меня летит так много мячей, что они бьют меня по голове, по телу и падают на землю, а я стою с идиотским выражением на лице. «Стойте, ребята, можно помедленнее, чтобы у меня был шанс? Нет?..» Звонки с дурными новостями продолжались.
Я думала: ну почему никто не может позвонить и сообщить что-нибудь хорошее? Неужели всего этого недостаточно? Ну хоть бы откуда-нибудь лучик надежды! Каждый звонок снова будил во мне чувство жалости к себе: почему я? Я давала выход эмоциям и только через некоторое время после этого могла воспринимать новости хладнокровно, как простую фактическую информацию. Все идет так, как идет. У меня удалили опухоль размером 2,5 см. Это агрессивная карцинома. Клетки очень слабо дифференцированы.
Вот и все, что нам сейчас известно.
Было уже поздно. Кен пошел на кухню заваривать чай. Мир наполняли тишина и успокоение,
