как?
– Очень вкусно, – пробормотала я, стараясь не подавиться и надеясь скорее запить кашу чаем.
Эллен улыбнулась.
– Мама сегодня не в духе, – сообщила она, усаживаясь на кухонную скамью рядом со мной. – Она простыла, и за ней ухаживает миссис Грант. Но она очень хочет увидеться с тобой, Катриона. Я пообещала ей привести тебя, как только ты поешь.
Я с трудом доела кашу и, помня, что миссис Грант должна была принести этим утром еды из Кинлохью, осмотрелась вокруг в надежде увидеть что-нибудь съедобное.
– Хочешь овсяную лепешку? – спросила Эллен. – Еще у нас есть домашний конфитюр с виски.
Нашелся и кусочек масла, а конфитюр, после того как я сняла сверху плесень, оказался на удивление вкусным. Интересно, подумала я, как миссис Грант удалось умыкнуть у дяди Эбенезера виски и добавить его в конфитюр?
– Вкусно, правда? – спросила Эллен, и я кивнула, так как не хотела разговаривать с набитым ртом. – Мы обедаем в одиннадцать, а ужинаем в четыре часа пополудни, – продолжала она. – Как я уже говорила вчера, мы все делаем рано.
– Мне помыть посуду? – предложила я, направляясь к мойке.
Мои слова привели Эллен в ужас.
– Что ты, что ты! Посуду моет миссис Грант. Нет, нет… Мама ждет, и она может потерять терпение.
Я оставила посуду бедной миссис Грант, которой и так приходилось непросто, и мы поспешили наверх. Тетя заранее казалась мне деспотичной особой, которая управляет всеми, не вставая с постели. Разумеется, Эллен волновалась, потому что ее мать не привыкла долго ждать. Тетя Маделин занимала комнату напротив моей, и, когда дверь распахнулась, мне показалось, что мы вступили в сказочный будуар, в котором время остановилось. Кровать, резной гардероб вишневого дерева, комод для белья, туалетный столик, заставленный различными горшочками и снадобьями… Вся мебель в этой комнате была небольших размеров и очень хрупкая. Кресло-качалку занимала коллекция фарфоровых кукол со славно разрисованными лицами. Шторы, закрывающие комнату от солнечного света, истерлись, яркие краски на них выцвели. И тетя Маделин тоже выцвела. Румянец на ее лице поблек. По крайней мере, стало понятно, от кого Эллен унаследовала свою красоту. В свое время тетя Маделин была писаной красавицей.
В комнате было жарко и душно, потому что, несмотря на середину лета, в камине ярко полыхал огонь. Все окна были закрыты и затянуты сеткой. Тетя Маделин полусидела в кружевных подушках. Когда мы постучались, она повернула к нам свое полное, расстроенное лицо и поманила нас к себе. Она тихонько напевала что-то одной из фарфоровых кукол, которую качала на сгибе локтя. Все вокруг нее поникло, начиная с ночного чепца, покоящегося на ее локонах, и заканчивая опущенными уголками губ. Она не улыбнулась мне.
– Значит, – вместо приветствия начала она, – ты – дочь Дэви Бэлфура. Подойди поближе, дитя, дай мне взглянуть на тебя.
Ее голубые глаза когда-то, несомненно, были такими же яркими, как у Эллен, но сейчас
