До суда допрашивали. А когда ничего не «допросили», вызвали ту женщину, которой корову на содержание поставил, и стали её при мне допрашивать. Она взмолилась, мол, дети малые дома одни уж третьи сутки. А ей говорят, ничего, мы их ещё вчера погулять на улицу выпустили. Вот подпишешь бумагу и иди, запускай их домой. А то что же ты за мать такая, детей поморозишь насмерть? На улице-то минус сорок.
– Подписала?
– Подписала.
– С детьми-то её как? Не знаешь?
– Не знаю. Только её тоже посадили… – Вздохнул, допил остывший чай. – Так и попал на Колыму, на прииск Водопьяновский. Десять лет с объявлением врагом трудящихся и конфискацией имущества дали. В начале тридцать шестого по морозцу отправили этапом.
– Про твоих-то, тех твоих, – мотнул куда-то в неопределённость головой Пётр, – ничего не известно?
Константин поправил двумя руками чёрные густые пряди с серебристыми нитями проседи:
– Ничего…
– Так, может, в розыск подать?
– Подал, Петя, давно подал. Первым делом, как только бумагу получил, что свободен.
– И что?
– Нашёл след Артура в одном детдоме. Оказалось, в другой перевели, а там говорят, после детдома в военное училище поступил. А дальше известное дело – служба. Так и шёл я за ним по пятам. Да бумаги – дело долгое. Жизнь быстрее течёт. Не успевал.
– А остальные… – Пётр кашлянул, голос охрип.
– Эдику в детдоме вообще додумались фамилию поменять. Я же враг, так чтоб знать меня не знал.
Он закурил, выпустил клуб дыма.
– Дальше след потерялся. Но ему в начале тридцать шестого года уже пять лет исполнилось, должен помнить свою настоящую, отцовскую фамилию, значит… и меня помнить… должен. – Затянулся табачным дымом, помахал рукой возле лица, чтобы развеять дымовую завесу. – А вот третьего сына и следов не найду. Мал был. Фамилию свою плохо выговаривал. Искал по детдомам созвучные – своего не нашёл.
– А жена беременная, Екатерина? Она как же?
– Была, а может, и сейчас где-то есть. Каково ей пришлось? Могу только представить – жена врага народа! Детей отобрали, по детдомам раскидали. Напал я вроде на след, но… рано, пока рано что-нибудь говорить. Суеверным стал, сглазить боюсь! – Повернулся к Геннадию: – Заговорил я вас?
– Время-то ещё – десяти нет. Часок-другой можем потолковать.
Рассказ затянулся за полночь. Аннушка прикорнула рядом с детьми. Анастасия Петровна и Евдокия вели на кухне у окна свой неспешный разговор. Мужчины то сидели за столом, то курили у форточки. А Константин, выбирая свободные места, топтался по комнате, выписывая зигзаги. Растревоженные воспоминания жгли его душу, выливаясь наружу житейскими подробностями человеческих страданий.
– Вот ты, Пётр, мать одёрнул. Мол, всё
