происходит реакция.
– И что же дальше?
– Пока известны только слагаемые и их валентности.
– Ищешь во всем формулу?
– Чем еще заниматься страшненькому ботанику без личной жизни?
Останавливаемся на светофоре. Герман снимает солнечные очки и просит убрать их в бардачок, когда же мои пальцы касаются дужек, сжимает мое запястье и «гравирует» на ухо – если бы слова были материальны, то оставили бы на мне печатный оттиск.
– Нельзя бросать себе такие приговоры.
– Не твое дело.
– Не могу поверить, что в шестидесяти килограммах может уместиться столько дерзости.
Возвращает руку на руль, сигнал переключается на зеленый. На следующем повороте он останавливает машину.
– До моего дома отсюда пятнадцать минут пешком.
– Дойдешь.
– Я, было, решил, что ты – особенный. Всю жизнь меня никто… С мной никто так не разговаривал. Ты будто… принял мой способ… общения. А теперь… Неужели я тебя оскорбил?
– Дима, меня невозможно оскорбить. А тебе стоит расширить круг знакомых, тогда ты рано или поздно встретишь людей, которые будут тебя принимать. В этом нет ничего сверхъестественного. Теперь тебе пора.
– Один вопрос?
– Один.
– Почему ты ко мне подошел?
Герман бледнеет, отбивая неизвестный ритм по рулю.
– Неуместный вопрос… Для меня ты тоже особенный. Действительно хочешь это знать?
– Хочу.
– Ладно, Дима в красных подтяжках. Мне показалось, что ты из моей лиги.
– Из твоей лиги?
– Думай, ученый.
Голова делает круг вокруг своей оси, или ось поворачивается на триста шестьдесят градусов? Этот Герман – гей!
– Вот, запомни, как чувствуют себя люди, когда им говорят правду, к которой они не готовы. Тебе пора.
– Постой!
– Что?
– А мы можем просто общаться?
– Ты не представляешь, кто я такой. Просто не получится, Дима.
Где мой сарказм? Где мое острословие? Где я? Меня нет. Есть только солнце, подсвечивающее напористые облака. Все остальное размыто по лазурному небу. Рядом с Германом, в беспредельной тишине боюсь пошевелиться – с трудом смотрю на него – он бесшумно смеется.
– Я решил, что ты в меня влюблен. Ты так выразительно побледнел во время рукопожатия. Все, хватит – вдруг обрывает он сам себя.
Бросаю вызывающий взгляд, но Герман только смеется и закуривает сигарету.
3
Уходить надо красиво. Последний образ должен быть выбран тобой. Пусть это будет чистота. Надеваю новую рубашку и брюки (мама купила на свадьбу Леры, но мне удалось их не заметить) – день, что унесет с собой память, запечатлеет расчесанного подростка в хрустящей отглаженной одежде. Это я. Привет!
Крупные редкие капли прижимают листву к асфальту, земля расползается от потоков воды. На штанах сереет карта – мысли, набросанные грязью,
