говядиной не проживешь: не мешает иметь и крышу над головой, и обувь, и одежду. В те же 40-е гг. за комнату брали 12 руб. ассигнациями в месяц – почти 3 руб. 50 коп. серебром, то есть как раз жалованье писца уездного суда. Пара сапог стоила от 20 руб. ассигнациями, сюртучная пара – от 40 руб. Ржаной хлеб стоил 3/4 коп. фунт, а уже ситник – 3 коп. Если жить впроголодь и питаться только ситным хлебом с чаем (чай и сахар стоили довольно дорого), то и тогда на день нужно было хотя бы копеек пятнадцать, что в месяц составляло 4 руб. с полтиной.
В результате служебные комнаты присутственных мест к вечеру нередко превращались в спальни для холостых мелких чиновников и канцелярских служителей: снимать квартиру, одеваться, обуваться и питаться на казенное жалованье было мудрено. В городе Ровно «по вечерам в опустевших канцеляриях уездного суда горел какой-нибудь сальный огарок, стояла посудинка водки, лежало на сахарной бумаге несколько огурцов, и дежурные резались до глубокой ночи в карты… По утрам святилище правосудия имело вид далеко не официальный. На нескольких столах, без постелей, врастяжку храпели «дежурные», в брюках, грязных сорочках и желтых носках. Когда пан Ляцковский, кислый, не выспавшийся и похмельный, протирал глаза и поднимался со своего служебного ложа, то на обертке «дела», которое служило ему на эту ночь изголовьем, оставалось всегда явственное жирное пятно от помады» (92; 155). Это не художественное преувеличение. Ревизовавший Саратовскую губернию сенатор А. У. Денфер докладывал, что документы в Саратовской уголовной палате содержатся в полном беспорядке: канцелярские служители использовали папки с делами вместо матрацев (116; 20). Современник-нижегородец М. Л. Назимов писал: «Проходя ежедневно к своему месту через канцелярию, я нагляделся на тогдашних подьячих. Невозможно было без тяжелого грустного чувства видеть этих оборванных, небритых и изнуренных лишениями бедняков, получавших жалованье от 1 до 2 рублей и не более 3 или 4 рублей в месяц, смотря по своему рангу: копииста, подканцеляриста, канцеляриста. И повытчик получал не более 6 или 8 рублей. Холостяки почти и жили в канцелярской комнате, ложась спать на тех же столах, на которых они скрипели перьями, переписывая нескончаемые бумаги» (Цит. по: 163; 373).
Следовательно, чтобы не лишиться самого живота, чиновник должен был брать взятки. Недаром, по анекдоту, вступивший в губернаторство в Симбирске Магницкий заявил своим чиновникам при первом знакомстве: «Господа! Берите, но не дерите». Однако же взятки перепадали далеко не всем: «…если б даже лукавый и задумал попутать чиновника, – писал Булгарин, – то может только разыграться, с дьявольскими своими кознями, в его воображении и поджечь сердце его неправедным желанием, а на деле и сам лукавый не властен! Поговорка «Взятки гладки» выдумана приказными в насмешку над чиновниками, потому что чиновнику взять не с кого, да и не за что, а если б и было чем поживиться, то чиновнику не упадет с высоты ни одной крохи драгоценной манны! Кроме жалованья и награждения из канцелярских сумм, чиновнику нельзя ожидать ничего от службы, следовательно,
