упрежденной причины, но и это необязательно, так как человек мог погибнуть в автомобильной аварии.) Чтобы выяснить, что в действительности произошло, нам нужны более точные сведения. Поискам не будет конца: до самой последней секунды какие-то другие факторы могут упредить рак[20].
Высказывания о необходимости иногда называют структурными объяснениями (structural explanations). Примером может служить анализ Великой французской революции, предпринятый Токвилем. В своей работе он выделяет целый ряд событий и тенденций, начиная с XV столетия вплоть до 80-х годов XVIII века, и утверждает, что на их фоне революция была неизбежна. По-видимому, он имел в виду, что (1) любое количество мелких и средних событий спровоцировало бы революцию, и что (2) была зыбкая уверенность в том, что некоторые вызывающие ее события произойдут, хотя и необязательно они будут именно теми и тогда, которые и когда в действительности произошли. Он также утверждает, что (3) после 1750 или, возможно, 1770 года было уже невозможно ничего сделать, чтобы предотвратить революцию. Хотя после Токвиля остались заметки для второго тома, в котором он намеревался описать революцию так, как она в действительности происходила, можно возразить, что если он успешно установил (1), (2) и (3), то в дальнейших шагах нет необходимости. Проблема такого рода рассуждений в том, что в случае многих интересных для социальных наук вопросов (и в отличие от примера с раком) такие утверждения, как (1), (2) и (3), очень трудно обосновать непредвзятыми методами[21]. Более сильный аргумент можно получить, если подобные события произошли в одно и то же время независимо друг от друга, что наводит на мысль, что они витали в воздухе. В качестве примера можно привести одновременные открытия в науке.
В-четвертых, каузальное объяснение следует отличать от рассказывания историй (storytelling). Подлинное объяснение передает то, что произошло в том виде, в каком оно произошло. Рассказать историю – значит объяснить то, что произошло, так, как оно могло произойти (и, возможно, произошло). Научные объяснения, как я ранее отмечал, отличаются от рассказов о том, что должно было произойти. Теперь же я заявляю, что они отличаются и от рассказов о том, что могло произойти. Это утверждение может показаться банальным или странным. Зачем кому-то выступать с чисто гипотетическим изложением событий? Уместны ли такие спекуляции в науке? Ответ: да, но не следует путать их с научным объяснением.
Рассказывание историй может подсказывать новые, то есть экономные, объяснения. Предположим, что кто-то утверждает, что самоотверженное поведение или стремление оказывать помощь являются решающими доказательствами того, что люди не всегда руководствуются эгоистическими побуждениями, а эмоциональные поступки – решающими свидетельствами того, что не все действия рациональны. Можно сделать вывод, что есть три не сводимые друг к другу формы поведения: рациональное и эгоистическое, рациональное и неэгоистическое и иррациональное. Характерное для серьезной науки стремление к экономии должно заставить нас усомниться
Каузальное упреждение (preemption) следует отличать от каузальной сверхдетерминации (overdetermination). Последнюю можно проиллюстрировать случаем, когда в человека попадают сразу две пули, одной из которых достаточно, чтобы его убить; первое – случаем, когда человека убивает одна пуля, упреждая тем самым действие второй, выпущенной на несколько секунд позже.
Возможно, самым убедительным кандидатом для структурного объяснения является американская революция. Такой нейтральный наблюдатель, как французский министр Шуасель, заметил еще в 1765 году, что независимость американских колоний неизбежна. Для беспристрастного французского комментатора, такого как Раймон Арон, независимость Алжира также была предрешена задолго до ее провозглашения. Французская революция напоминает скорее крушение коммунизма – неизбежная, главным образом, при взгляде в прошлое.
