, что розыгрышем на первое апреля прошлого года стал лишь поход в новую школу. В этом году Александр убедился, что ее жестокие шутки не закончились.
Одним из таких розыгрышей стал новый термин, выведенный им из слов отца.
Американская мечта. Он был знаком с ней не понаслышке, пусть она и продлилась совсем недолгую часть его жизни, но запомнилась на многие годы. Тогда, будучи пятилетним ребенком, он тоже думал, что переезд из серости асфальта, панельных домов, тусклого детского сада и нерастаявшего к апрелю снега был розыгрышем. Не могло все просто так превратиться в солнечное место с разнообразием туристов, жарким летом, теплым пляжем с деревьями, как на картинках, ненадобностью надевать в школу скучную неудобную одежду и счастливыми родителями. Тогда Кольты были запоздалым, из-за долгого прозябания в разваливающейся стране, примером американской мечты. Но все и впрямь оказалось шуткой. Солнце, туристы, говорящие на разных языках, пляж никуда не делись. Исчез один из представителей американской мечты.
Александр прожил еще половину жизни, вспоминая не о мечте, а о серой стране, солнцем в которой была мама. Однако на этот раз отец ограничился другим напоминанием о жизни в Советском Союзе. Мир. Труд. Май. Слушая его наставления по поводу очередного переезда, Александр снова думал о том, что это какая-то шутка. Отец говорил о трудолюбии, о хороших отметках, стремлению к учебе и благополучии, о скромности и принятии – всем, чего мальчик должен будет придерживаться в новой стране, где эти установки видимо и являлись мечтой. Однако мечтой Александра в Японии после жизни в России и Америке было лишь дожить до этого мая. Потому что прислушиваться к понятию отца о Японской мечте на фоне воспоминаний о громких хлопках и пули, едва не раздробившей кость, казалось чем-то неуместным и глупым.
Но идя первого апреля в новую школу, Александр попытался отогнать все остальные мысли и сосредоточиться на учебе.
– Твое имя… – замялась учительница, явно думая, что ребенок перед ней ее не понимает, и, решив даже не пытаться продолжить фразу, просто указала на мальчика.
– Саша, – отозвался он, чувствуя еще больший дискомфорт от теперь притихших и все больше пожирающих его глазами одноклассников. – И я немного знаю японский.
Он знал, что здесь будет хуже. В старых школах он хотя бы не выделялся внешностью и незнанием языка.
– Тебе будет трудно не сильно учиться, если ты знаешь его мало немного, – продолжила учительница с меньшей напряженностью, а потом подбадривающее добавила: – Но мы тебя всему научим, правда, ребята?
Из круга столпившихся двадцати шести детей послышалось пара одобрительных возгласов, Александр из-за разнообразия голосов не смог перевести их даже коряво.
Из уст учительницы Саеко полилась речь о предстоящих трудах в школе, в прочем не настолько официальная, как та, которую ученикам предстояло выслушать в актовом зале. О стремлении к учебе. О вежливости, скромности и принятии. О том, что говорил отец.
Класс 1-2 находился на третьем этаже и окнами выходил на стадион и поля перед школой, а поскольку здание располагалось на возвышении, вид ясного неба и зеленеющих пастбищ создавался еще более приятным глазу.
– С плохими глазами тебе нельзя далеко садиться, – снова обратилась к Александру учительница Саеко и оглядела класс, примечая ребят в очках.
– Но я вижу, – ответил Александр, поняв, что она говорит про его зрение. – Из-за моего роста ребята сзади будут плохо видеть.
Учительница его не послушала, и ему пришлось бросить сумку на вторую парту в центре класса. Александр успел лишь разглядеть кеды одного из его одноклассников, севшего спереди. Потертые, но импортные, у него были такие же. Но лицо мальчика он увидеть не успел, учительница Саеко снова его окликнула.
– Ты можешь подойти и рассказать немного о себе, – она указала на место рядом с собой у доски. – ***, конечно, новый для всех. Но, думаю, одноклассники много очень сейчас интересуются тобой…
– Саша, – напомнил он, осуждая решение учительницы выделить его. Первый класс средней школы действительно был новый для всех, пусть в маленьком городе большинство ребят уже были знакомы. Но это не значит, что его нужно сделать выскочкой.
– В списке другое имя, – немного неловко объяснила учительница, снова переходя на тон человека, общающегося с ребенком пяти лет.
– Александр, – кивнул мальчик. – Оно сокращается как Саша.
– Са-ща, – произнесла учительница членораздельно.
– Алекс? – предложил он, так его называли намного чаще.
Но при повторе учительницей этой вариации имени в конце добавилось свойственное азиатам «ы». Александр услышал, как в классе тоже начинают пытаться произнести шепотом его имя, и поморщился.
– Значит, большое имя Ал… Но в Японии
