навредило ей, когда Сара вернулась домой?
Миа судорожно схватила чашку с остывшим кофе, сделала глоток.
– Своего ребенка чувствуешь, ведь он же был когда-то частью тебя. Сара не могла ничего от меня скрыть, но тут и любому видно было: девочку будто подменили.
– В чем это выражалось? Как она изменилась?
– Например, молчала. Все время, хотя раньше была болтушкой. Сара не выходила из дома, тенью слонялась по комнатам. У нее был такой вид, точно она постоянно прислушивается к чему-то. Сара перестала выключать свет. Ходила вечером по дому и всюду зажигала лампы. Говорила, что тьма голодна. Так и говорила! В ее комнате свет горел круглосуточно, она и спала с ночником, хотя даже малышкой не просила о таком. Однажды вошла к ней, хотела выключить свет: она вроде спит, а он ей в лицо бьет. Сара проснулась, раскричалась, дурой меня обозвала, хотя в жизни не была грубой! Не ела ничего, кроме сухих крекеров с водой: говорила, тошнит от всего, вкус еды изменился. Понимаешь?
Катарина не успела ответить. Миа продолжала рассказ, говорила все быстрее.
– Сара не спала, не ела, кто-то шептал ей на ухо – постоянно, поминутно! В одну из ночей я услышала, как она говорит с кем-то. Подошла к ее двери, прислушалась. – Голос женщины надломился. – Сара говорила сама с собой: спрашивала и сама себе отвечала, меняя голос. Так дети в куклы или солдатики играют. Но это было не мило и забавно, а жутко. Я была в доме одна с Сарой, Стефан уехал в Сараево. Стараюсь простить его, но… Не могу! Он тоже видел: с Сарой что-то происходит, но не хотела принимать меры. А когда я сказала, что надо показать ее врачу, накричал на меня. Как же, его дочка, его гордость – и на приеме у психиатра! Сделал вид, будто ему позарез нужно в Сараево, хотя не было никакой срочности. Через день после возвращения Сары, как почувствовал неладное, укатил. А я была наедине с нашей бедой. Жалкий трус! – выплюнула Миа.
Катарина опешила от силы, горячности, с которой это было произнесено. Миа, сообразив, с кем говорит, покраснела.
– Прости, милая, глупо с моей стороны, недопустимо. Стефан – твой отец.
– Ничего, – успокоила Катарина, думая, что ее почему-то не удивляет, что папа так поступил.
– Представь: час ночи, темень за окном. В доме всюду свет, который нельзя выключить, это бьет по нервам. И Сара, которая то говорит басом, то пищит. Карикатурно, дико, но… Ей-богу, никогда я так не боялась.
– Что она говорила? Ты запомнила?
– В том-то и дело, разобрать слова было невозможно. Она говорила быстро, как на ускоренной записи. И вдобавок язык незнакомый. Гортанные, щелкающие звуки. Сара сошла с ума, вот что я подумала. Хотела на цыпочках уйти к себе, но она вдруг выросла на пороге. Незаметно, стремительно, секунду назад в другом конце комнаты сидела. Я и сказать ничего не успела, она подошла ко мне и прошептала на ухо: «Оно внутри. Мне пора». А потом стала пятиться, как рак, скрылась в комнате. Защелкнула замок. И продолжила говорить дальше.
Катарина
