накапливания войск для наступления под Ельцом, который находится от Курапово в каких-то пятидесяти километрах. Немец до моей деревни не дошёл: он остановился всего в тридцати километрах от неё. А старинный Елец, перед стенами которого остановился Тамерлан, немцы всё-таки взяли…
Следующее воспоминание относится к весне 1944 года.
Изба полна народа, все толкутся вокруг стола, а я, затерявшись среди полушубков, польт, ватников и валенок, неприкаянным ягнёнком тыкаюсь носом то в одну спину, то в другую, пока не упираюсь в нечто незнакомое, золотистое, праздничное и непривычно пахнущее. Золотистая спина еле колышется, из-за неё раздаётся густой протяжный бас, сопровождаемый встряхиванием правой руки, с которой на цепи свисает дымящийся домик-сосуд с окошками. Дым мягко и приятно проникает в ноздри и щекочет воображение. Я присутствую на похоронах моего деда Тихона (по матери), умершего на 59-м году жизни.
Дед Тихон, как и все его предки, носил кличку Чугун. Видно, он оправдал её в смысле стойкости материала: на вид чугун кажется крепким и прочным, а стукни по нему твёрдым предметом – вот и рассыпался на части. По дедовскому организму «стучали» первая мировая война, германский плен, гражданская война, коллективизация и приобретённый в результате туберкулёз. Достучались!
Так 5 марта 1944 года я в первый раз – со спины – познакомился с русским попом. С тех пор представители православного клира никогда больше не переступали порог этой избы – моя мать, сельская учительница, не могла рисковать своей работой, хотя и не была членом партии. А когда хоронили бабушку, то поп в районе был такой же дефицит, как докторская колбаса, так что проводили её в последний путь под заунывно-фальшивое, нестройное пение местных кураповских богомолок.
…А вот мы стоим с матерью на разбитом машинами Добринском большаке и голосуем, то есть, ловим попутную машину до райцентра Лебедянь, откуда надо было опять ловить попутку до Савинок, а из Савинок добираться три километра – уже пешком – до Курапова. После окончания Лебедянского педучилища мать несколько лет проработала в Поройской сельской школе Трубетчинского района. Там, в селе Порой, я родился и некоторое время жил в доме отца и его родителей, а когда наступали летние или зимние каникулы, то вместе с матерью приезжал гостить к деду Тихону и бабке Семёнихе в Курапово. Когда в конце войны освободилось место учителя в Кураповской начальной школе, мать переехала учительствовать в своё родное село Курапово. Переехал туда и я, и Курапово стало моей малой родиной.
Попутные машины возили тогда из Доброго лес. Сидеть на самом верху плохо связанных и уложенных сосновых брёвен было не только неуютно, но и опасно. Со всех сторон тебя обдувает ветер, на ухабах машину вместе с брёвнами подбрасывает вверх – того гляди можно сверзиться вниз под колёса или попасть ногой или рукой между брёвен. Уму непостижимо, как нам удавалось благополучно добираться до дома. Сидишь, иногда на самой верхотуре,
