вдруг в письменное, похожее на строку послание, и слышное, и видное одновременно:
– Воды омывают берега, – слушала и читала Настя. – Воды смыли наносное, пыль с тебя, – шумела пена, складываясь в белые пузырчатые буквы. – Ты настоящая, теперь ты настоящая, уже ты настоящая… – произнесла и написала следующая волна так, что Настя вздрогнула, будто сейчас кто-то к ней прикоснулся.
А волны всё шли и шли, качались и качали мир, и из них соткались голубые и светлые ладони, и слова уже не писались, но словно показывались чьими-то чуткими пальцами и вдруг стали оформляться в голос. Его тембр, похожий на звук перекатываемой гальки, появился из водного многозвучия и никуда не уходил. За ладонями полностью обозначились руки и плечи.
– На волне кто верит морю – наг душой, – раскатывались уверенные слова, и плечи вздымали совершенные голубые прозрачные руки, за которыми всё так же пенно шли и шли валы. – Будь же в каплях, вот он – блеск, на солнечной стороне волны! Катись! В каплях будь, движенье чувствуй!
С каждым словом перед Настей рисовалось лицо говорившего, почти полностью проявился торс, и каждая приходящая волна наполняла не только фразой его уста, но и добавляла плотной телесной, бирюзово-синей силы.
– Качусь, качусь! – хотелось кричать ей, а голос произносил теперь словно в голове:
– Чувствуй, как твои капли, вровень с мощным океаном, бьются и как льются в теле, наполняясь сладким весом, знойной силой чистых вод!
Перед Настей стояла в полный рост фигура, вокруг неё мерцали лучи, она переливалась, наполненная светом так, как мышцы наполнены упругой силой.
– Не управляй волной, она сама сделает всё, дай ей влиться, всей собою ощути! Она тебя держит в объятьях, её голубые ладони – твоя защита и наслаждение. Дай ей имя, и она отдаст себя!
Голос креп, голос звучал, и казалось Насте, что губы рядом, близко, близки. И казалось, что она в этих ладонях и каждой капелькой себя, брызгами чувств, отвечает движению чутких бирюзовых пальцев!..
Кто летает во снах, тот знает, как легко потерять там, среди звёзд, голову, потерять направление и оставить без сожаления всё, кроме этого томного лёта.
Настя не летела – неслась стремительно меж тяжких вод, ощущая их плотный вес и в то же время чувствуя легкость от того, что сама была водою, каплей, и мерцающий свет дрожал в ней, наполнял, и двигался!
Темнота раскрылась, как плотное петушиное веко, блеск хлынул в мир, и грянули птицы! Утренний свет пришел. Настя проснулась с птицами вместе, разом, гладкая, как одна из них.
Никогда больше не быть одинокой, никогда! Она ещё не понимала этого умом, но чувствовала, что где-то есть ладони, чистые розовые ладони, ждущие горячую каплю её сердца. Ладони того, кто ждёт, того, кто дождётся.
V
Солнце ещё не набрало высоту, горизонт только
