ов /Студия дизайна Синяя кривая
© Виктор Попов, 2024
© Ника Коваленко, дизайн обложки, 2024
© Дмитрий Антонов, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-9905-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Piano Concerto No. 23 in A Major, K.488 – II. Adagio.
W. А. Mozart
A Whiter Shade of Pale
Procol Harum
A Day in the Life
The Beatles
Dauðalogn
Sigur Rós
I
А вы не знаете, где здесь стреляют?
Туда пока нельзя.
Вы инструктор?
Я убиваю и спасаю людей.
Что делаете?
Я сапер. Ты?
Я учитель. Учу.
Стреляешь зачем?
Как вас зовут?
Я – Луна.
Тогда я – Земля.
Договорились.
Это?
Позывной.
Прозвище?
Позывной.
И кто вас так «позывает»?
Те, кто еще жив.
Друзья подарили сертификат клуба. Не смогли прийти.
Первый раз?
Я сама ни за что сюда бы не пришла.
Тебе понравится.
Я против оружия.
Только пистолет?
Здесь написано три вида.
Ружье и винтовка – длинная галерея. Пистолет – короткая.
Так вы инструктор?
Я сапер.
Разве саперы стреляют?
Должны уметь.
Саперы взрывают? Верно?
Взрывает мина.
Но вы же ее ставите?
Ставит война.
Но вашими же руками?
Я служу.
Стране?
Войне.
Но войну же кто-то начинает и заканчивает…
Война не заканчивается.
Но есть же мирные договоры и…
Она уходит.
Я и говорю…
Уходит в другое место…
Ему нравился запах ее пота, и не первые едва уловимые носом капельки, но поздняя, истекающая потоком влага, которую она всякий раз до встречи с ним торопилась смыть. Перестала. И даже стала находить в ней удовольствие.
Чему удивляться?
Ведь и это второе, чудаковатое имя она получила от него, от его позывного «Луна», став вопреки тому как устроено во Вселенной его неразлучным спутником.
Земля открывает флакон. Пара капель – не больше. Предпочтение легкому, ненавязчивому цитрусу осталось. Он не пытался его отменить. Он любил ее всякую: и мытую, благоухающую, и не очень. Эта порой обижающая Землю всеядность касалась и макияжа, и прически, и одежды – всего того, что она каждое утро тщательно выбирала, зная, что не получит хвалебных слов и восторженных взглядов. Лун (Земля пользовалась данной только ей привилегией сокращать позывной до невозможного в обычной грамматике мужского рода) в этом смысле был холоден, обжигая прикосновением, иногда совсем мимолетным. Так, он любил на ходу, ни с того ни с сего коснуться ладонью ее плеча, от чего она и спустя многие годы слегка вздрагивала, чувствуя, что готова по первому зову сойти с орбиты и отправиться с ним хоть в другую галактику, если он вдруг захочет.
Впрочем, хотел он, будучи вне командировок упертым домоседом, конечно, иного, оставаясь, по выражению мамы, «возмутительно спокойным» в самых что ни на есть нервных ситуациях. Эта ничем не нарушаемая флегма сапера выводила из себя и отца, который находил в ней высокомерие, смешанное с безразличием.
И у кого?
Старшего сержанта без высшего образования, всего-то замкомвзвода, даром что с боевым, не паркетным иконостасом на груди.
Но кого таким иконостасом в Этой стране удивишь, еще и в такое время! Вопрошал всякий раз отец с ноткой профессорской брезгливости, и мама кивала ему в ответ. Дочь во всех смыслах не с тем связалась, подытожили однажды оба и убыли на пенсию в один из спальников Рима, в таунхаус с виноградом по забору и парой абрикосов в крошечном садике. Имелся еще дом-бунгало в пять комнат на побережье, в Сперлонге, неподалеку от виллы Тиберия. Полгода город, полгода море. Убыли как в изгнание. Правда, оставив Земле квартиру на Фрунзенской, в цековской брежневке, в которой с того времени
