матушка, – сколько раз мне тебе повторять? Туман не причинит нам вреда. Я выросла в этих лесах!
Она никогда и ни в чем не соглашалась со священниками.
Вытащив лодку на берег спустя час, мы подошли к каменной стене, окружавшей монастырь. Добрый с виду монах – пожилой и худой, с длинной белой бородой и усами – отпер ворота. Стоя между нами и монастырем и почесывая над вырезом своей туники, он выслушал рассказ отца о том, зачем мы пришли. Я не могла не заметить блох, которых он все давил пальцами, пока отец говорил о моих припадках. Почему бы ему не раскидать по полу мелиссу, удивилась я, или не обтереть кожу душистой рутой?
Матушка, должно быть, задалась тем же вопросом.
– У вас нет огорода с травами?
Монах покачал головой, объяснил, что их садовник умер прошлой зимой, и кивком попросил отца закончить описание моих обмороков.
– На нее снисходит что-то противоестественное, – сказал тот монаху, повышая голос. – Потом она впадает в своего рода помрачение.
Монах внимательно всмотрелся в меня, приковав взор к моим глазам.
– Ты подозреваешь, что виноват демон?
Отец кивнул.
– Наш настоятель мог бы его изгнать, – предложил монах. – За плату.
У меня в сердце что-то дрогнуло. Как бы мне хотелось, чтобы это сработало.
Отец протянул монаху горсть хольпфеннигов. Тот их пересчитал и впустил нас, закрыв за нами тяжелые ворота.
Пока мы шли за ним по монастырю, матушка хмурилась.
– Не бойся, – прошептала она. – Нет в тебе никакого демона.
Монах провел нас через огромную деревянную дверь в главную залу монастыря, длинную комнату с алтарем в дальнем конце. Вдоль прохода под фресками мерцали свечи. Наши шаги порождали эхо. Когда мы подошли к купели, монах сказал мне раздеться.
Отец потянулся к моей руке и сжал ее. Посмотрел мне в глаза с теплым выражением на лице. Сердце у меня чуть не лопнуло. Он не смотрел на меня так очень давно. Как будто долгие годы обвиняя в присутствии демона, по его мнению, в меня вселившегося; как будто полагая, что того призвала некая слабость, некий изъян в моем характере. Если это сработает, подумалось мне, он всегда станет смотреть вот так. Я смогу играть в бабки с другими детьми.
Я принялась снимать башмаки и платье. И вскоре уже стояла босиком в одной сорочке и переминалась с ноги на ногу на стылых камнях. Огромную чашу в шесть футов шириной украшали резные изображения Святой Марии и апостолов. Я перегнулась через край и увидела свое отражение в святой воде: бледную кожу, смутные темные дырочки глаз, буйные черные кудри, выбившиеся из кос, пока мы сюда плыли. Купель оказалась глубокой, так что вода бы дошла мне до груди, совершенно прозрачная вода.
Когда пришел настоятель, он возложил на меня руки и произнес что-то на языке церковников. Мое сердце затрепетало в отчаянной надежде. Настоятель окунул руку в чашу и вывел крест у меня на лбу. Палец у него оказался
