видно, чему быть, того не миновать. Ничего, мы все пересилим. Надо держаться и жить.
Мама смахнула слезы:
– Ну, поплакали, а теперь давай-ка я тебя причешу, а то залежалась ты что-то.
Мама помогла Маше сесть, вынула гребешок из своих волос, и принялась расчесывать дочку, приговаривая, как в детстве, когда Маша капризничала:
– Расчешу, причешу, все Машины беды вычешу.
Потом заплела ей тугую косу и подергала за кончик:
– Расти коса до пояса, не вырони ни волоса!
Маша невольно улыбнулась:
– Мам, ты со мной, как с маленькой.
– Ты и есть для меня маленькая. А теперь – умываться.
Мама подвела ослабевшую Машу к рукомойнику и сама умыла:
– Куда вода, туда и беда!
Они проговорили почти час, когда мама, взглянув на ходики в сестринской комнате, тяжело вздохнула:
– Ну, мне пора.
– Мама, а куда вас эвакуируют?
– Пока не знаем. Говорят, что куда-то на Урал. Как прибудем на место, я тебе сразу напишу.
Через день Маша отпросилась у Ивана Семеновича, чтобы съездить на могилку к Василию. Она прихватила с собой Марту, которая одна и была на его похоронах. Зоя Петровна специально послала ее с похоронной бригадой, чтобы потом показать место Маше.
Ранним воскресным утром, едва рассвело, они доехали до окраины города на трамвае, а потом еще километра два шли степью. Просыпающийся майский день обещал быть по-летнему теплым. Марта, как молодой жеребенок радовалась свободе, теплу, солнцу, бегая по не успевшей еще засохнуть от знойных степных ветров траве, смешно взбрыкивая ногами. Она успела даже поваляться на ней, собирая божьих коровок, пока Маша рвала полевые цветы, отдыхая душой от крови, человеческой боли и страданий.
Место, отведенное под воинские захоронения, уже далеко расползлось по степи, обрастая каждый день, как ежик иголками, строгими металлическими пирамидками с остроконечными звездами на верхушках. И если бы не небольшой срок, то вряд ли Марта смогла бы так быстро отыскать могилу. После него уже два ряда новых захоронений темнели свежеподнятой, не успевшей обветрить землей.
На кладбище было так тихо и покойно, что, казалось, они попали совсем в другой мир, где нет ни войны, ни бомбежек, ни усталости, валящей с ног. И только майские жуки, изредка бьющиеся о металлические пирамидки памятников, нарушали эту благостную воскресную тишину.
Маша положила цветы на могилку, присела на холмик, и с полчаса недвижимо сидела, уставясь на пирамидку. И только шевелившиеся губы могли сказать о том, что она о чем-то своем беседует с Василием…
Когда уже шли обратно, Марта, уставшая от молчания, вдруг спросила:
– Маш, а почему его раздетым хоронили? Это так положено? Вот мы, когда бабушку старенькую хоронили, наоборот ее…
– Как раздетым? Ты чего сочиняешь? – даже остановилась Маша.
– Ничего я не сочиняю! –
