к теперь. И был я студентом, юридической академии. А не председательствующим судьёй города Смоленска. Коим я являюсь сейчас. Да! Уже тогда, я твёрдо решил оставить при себе и руку и сердце…. И до 42 лет чтил своё обещание.
О! Всевышний, ты наказываешь меня, как и всякого мужчину, который не сдержал своей клятвы! Но в таком случае, зачем ты позволил мне тогда прибыть на именины к Николаю Зорькину, моему старому другу – однокашнику? Почему в тот зимний вечер, вместо снега на землю не посыпались камни??? О! Зачем тогда я увидел его племянницу Катю? Но ничего из ряда вон выходящего не произошло, по твоей же воле, Всевышний! Ну или с бездейственного твоего согласия, судьба столкнула меня с Катей. Я полюбил ее. А разве эта женщина могла вызвать у меня иные чувства? Едва ли.. И кажется я любил бы ее будь она даже исчадьем ада…
На момент нашего знакомство с Катей ей было 23 года. Она мнила, себя художницей и я заказал ей собственный портрет. Заведомо зная, что писать его ей необходимо с натуры. Она работала, над картиной четыре месяца. Ссылаясь, на занятость я поставил ей условия, что писать портрет она будет в моем доме, так как я не сыщу времени, приезжать в деревеньку «Вязьма» где она жила и трудилась над своими художествами. Надо сказать, что уже в то время картины ее были хороши. Но не приносили дохода. Потому, Екатерина, раздумывала не долго, и на время работы над портретом остаться в Смоленске «Вынужденной гостьей» моей… Картина была, завершена, когда декабрь сгинул, словно пропавший без вести бродячий музыкант прихватив с собою флейту вьюг. А природа повенчала на царствие март.
И вот настала время мне принимать работу, художницы. Поразительное сходство с моей внешностью было нельзя не оценить.
С холста строгим взглядом серого окраса на меня смотрел, седой мужчина. Худощавый, с грандиозно длинной шеей и тонкими губами. В общем, с холста на меня смотрел председательствующий судья Вершинский Павел Данилович, т.е. я.
Несмотря на то, что портрет тут же занял почетное место на стене в гостиной. Денег я тогда Катеньке не заплатил ни гроша, я подарил ей золотое кольцо и на коленях молил ее стать моей женой.
Позже, перед Богом и людьми мы дали друг- другу обет любви и верности. А о своей юношеской клятве я благополучно позабыл.
И вспомнил только теперь, спустя ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ, когда Екатерина, забыла слова, произнесенные у алтаря, и заимела тайную связь с другим мужчиной…
Ха! ТАЙНАЯ СВЯЗЬ – смешно!!!! Как можно назвать тайной, то, что обсуждает весь свет города. Ах! Да разве только светские дамы шушукаются в кулуарах, как бы, не так! Любая рыночная торговка считает теперь, за свой гражданский долг, произнести фразу вроде: « мадам, Вершинская вчерась опять как стемнело, в мастерскую прибегала, вся укутанная, как чернь, поди, думает, что не узнают ее! Да, что же я совсем из ума выжила!!! Не узнаю жинку судьи нашего!!! Она, она это!!! Не иначе набойка с туфель отскочила, так она сама лично к Илье бегала чинить. Ночью было дело, ночью!!!! Я своими глазами видела!!!! Хи-хи ведать господа жен своих воспитывать вовсе разучились, пока народ стращали.. » Вот….Или что, то похожее на эти пошлые фразы говорят ВСЕ. О! Боги! Я опозорен!!! Ах! Моя Катенька, что же она делает, каким проклятием она одержима, любовь моя!!! ОНА и сапожник!!!!
Я пытался, поговорить с ней, да! И непременно сделал бы это, но меня гложет бездонное чувство вины…Быть может я что то делаю не так? Она чувствует себя одинокой со мною, она молода и трепетна, как могу я ее упрекать в чем то? Как смею я? Это будет, похоже на вандализм, я не могу ранить ее чувства!!! Я не могу….
Я хочу признаться в собственном малодушии, как только до меня дошли слухи о том, что мастер по починке обуви, Илья и моя супруга любовники. Я помышлял заточить соперника в тюрьму, за какую то, провинность предварительно, конечно предоставив (как будто бы волею случая) ему эту провинность совершить. Но…Но я опять же не смог….Ибо уверен в том, что Катя, будет ждать его, а меня ненавидеть.
Я слаб! Моя душа в экземах от ревности, будто обожженная кислотой, а теперь мучения мои достигли своего апогея – хранительница очага решила покинуть дом.
Екатерина была бледнее обычного, все старания скрыть свою бледность вызванную, душевным волнением, с помощью пудры, были четны. Ярко красное шелковое платье с туго затянутым корсетом, делала свою владелицу еще боле миниатюрной, если вообще возможно как то, улучшить совершенную красоту, с помощью нарядов. Волосы темно русого цвета собранные в высокую причёску, она то и предавала, моей зазнобушке, вид помпезной королевы.
Настал час, когда ночь, за окнами, разинула пасть, выставляя напоказ чёрное нёбо. И дыханье её было приторно сладким от июльского зноя, властвовавшего дни напролёт.
Катя стояла в пол оборота от меня у зеркала. И говорила, моему отражению: «Павел, я хочу быть с с ним! Я больше не вернусь, просить прощения не буду, потому, что за любовь не извиняются…»
Отражение
