и верующих, а также обеспечить себе место в публичном пространстве. Поэтому создавались коррумпированные альянсы, и было место глубоким компромиссам. Рассматривать все это необходимо на фоне того, что агрессивная государственная власть непрестанно стремилась прибрать Церковь к рукам, заглушить ее голос и использовать в своих политических целях. Говорить только о коррумпированной Церкви, жаждущих власти епископах и жадных аббатах исторически некорректно. В такое рассмотрение следует включать и другие аспекты, чтобы вся картина была правильной, полноценной.
Конечно же, за публичное пространство всегда велась борьба. Всегда находились те, в чьих интересах было заглушить Церковь и лишить ее влияния. Борьба шла по-разному в зависимости от того, насколько сильной или слабой, влиятельной или маргинальной была Церковь в тот или иной момент. В исторических примерах не всегда легко разграничить внешнее давление и внутренний компромисс.
В наши дни кажется, что христианская вера во многих отношениях сдает свои позиции в видимом, публичном пространстве. Именно за это и зацепились атеисты. Ретироваться в свой собственный мир, где никто тебе не мешает, – очень соблазнительная мысль, которую можно легко обосновать теологически, но, по сути своей, это всего лишь проявление эгоизма. Это влияние пиетизма с его узким или неверным толкованием слова «мир», используемого в Первом послании Иоанна (2:15). Иоанн пишет: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей». Как мы трактуем слово «мир», такое направление и примет наша христианская жизнь.
Если это слово означает все окружающее меня творение (такую трактовку я называю ошибкой пиетизма), то я стану неумолимым приверженцем антикультурного настроя. Упрощенно можно сказать, что в этом случае второй постулат символа веры ([веруем] …в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего) поглощает первый (веруем в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли). Весть о примирении в той или иной мере отсоединяется от того самого творения, где это примирение произошло. В результате все, что не относится напрямую к евангельскому благовестию, становится ненужным или неверным. Все творение пренебрегается и теряет ценность. Часто слышны голоса харизматов, говорящих на постмодернистский манер: «Я не желаю говорить о политике, я предпочитаю проповедовать евангелие». Риторически хитро, ведь какой христианин не желает проповедовать евангелие? Но действительно ли можно противопоставить одно другому? Нет! Что же хочет сказать человек такими словами? «Мне неинтересна политика и общественная жизнь, так как все это неважно по сравнению с завоеванием душ». Слово «политика» становится в этом контексте удаленным, расплывчатым понятием. Оно теперь обозначает все общественно-культурные формы, с которыми человек не желает вступать в контакт.
«Мир» в описанной выше схеме означает все, окружающее человека, и понимается, как нечто в корне опасное и извращенное.
