душой. Вот есть какой-то другой мир культурных, образованных, богатых, наконец, и я, может быть, когда-нибудь отложу денег и схожу на праздник в театр или в музей, потому что это культурно, и буду смотреть, что мне там образованные люди покажут.
И мастеровому часто в самом деле нравилось: ну здорово же! Он ведь тогда не тащил с собой на выставку одобренный партией и правительством культурный багаж, его с детства не учили, что он должен все сравнивать с Айвазовским и картиной «Опять двойка». Мог сразу на Матисса попасть и восхититься. Как русские и самые что ни на есть православные, никониане и староверы Морозовы, Щукины и прочие Мамонтовы современное искусство не громили, а коллекционировали и развешивали в своих кабинетах на соседней с иконами стене. Опыт показывает, что настоящему простому человеку, не задавленному гордым невежеством, новое и талантливое сплошь и рядом нравится.
У нас же распространен тип простого человека, который просто так восхититься уже не может. Ему сначала надо выдавить из себя море Айвазовского по капле.
Советская власть, делала одновременно два дела. С одной стороны, ограничивала материальное и духовное потребление человека. Поди, человек, потолкайся за маслом две пачки в одни руки, сказали больше не занимать, обойдись газеткой вместо туалетной бумаги, оденься в уродливое, того не читай, этого не слушай, сего не смотри.
Зато с другой – давала право судить обо всем. И вот этот человек, с пользой употребивший газету после прочтения, съевший в столовке котлету из хлеба, обруганный в пункте приема стеклотары, не видавший мира, мало что вообще видавший, лишенный даже самой возможности узнать, что рядом с ним, кроме писателя Шолохова, живет еще писатель Набоков, был поднят льстивой пропагандой до судьи всего. Ну надо же хоть что-то дать взамен кожаных ботинок. Вот тебе, человек, искусство, оно все твое, суди.
Получился человечек, которому в голову не приходит посадить цветочки у дома, но зато он точно знает, какая живопись или музыка хороша, а какая нет. Хотя даже посаженные цветочки такого права не дают.
Правда, когда народу вместо Перова вдруг начинал нравиться Дали, ему тут же напоминали, что он тут никто, а есть профессионалы, и Дали – буржуазное извращение.
В чем причина страданий краснодарских казаков по поводу Гельмана и гражданки Светланы Ворониной на предмет «Руслана и Людмилы»? В том, что они приняли выставку и спектакли на свой счет. По старой советской привычке – ошибочно принятой, как многое советское у нас, за православие. Хоть купцы-коллекционеры поправославней были. Но гражданке Ворониной и ее верным оловянным казакам долбили все советские годы, что искусство принадлежит народу, то есть им, какие они есть, а не какими могут быть, и они поверили. Теперь страдают. И водка клопами пахнет, и клюква рыбой. А у искусства есть совершенно конкретные хозяева и потребители,
