заведование «концертом великих держав» при номинальном сохранении турецкого суверенитета.
Приезд императора Вильгельма был обставлен пышным церемониалом – встреча в Кронштадте, иллюминация в Петергофе, военные смотры в Красном Селе, пожалование звания адмирала русского флота. Во многом эта встреча была сходной со свиданием в Бреславле: германский монарх, опираясь на добрые личные отношения с государем, еще не оставил надежды оказывать на него политическое влияние; а государь в ответах на горячие тосты своего гостя по-прежнему проявлял осторожную сдержанность.
В такой же внешней обстановке был встречен через две недели и французский президент Феликс Фор. Государь выехал ему навстречу в Кронштадте; был иллюминован Петергофский парк; президент присутствовал на смотрах и учениях в Красном Селе. Эта параллельность вызвала даже некоторое неудовольствие во французских кругах – и в конце визита им было дано удовлетворение: за прощальным завтраком на крейсере Pothuau 14(26) августа 1897 г. впервые было заявлено устами государя и французского президента, что франко-русский союз существует. Каждый при этом вложил в свою речь свой особый оттенок понимания целей этого союза; тогда как государь говорил о «дружественных и союзных целях, полных одинаковой решимостью содействовать всею своей мощью поддержанию мира», – в речи Феликса Фора было сказано, что союзные нации «руководствуются общими идеалами цивилизации, права и справедливости».
Население русской столицы приветливо встретило гостей. Петербургские обыватели шумно чествовали моряков французского флота и кричали «ура» под звуки «Марсельезы», причем известную роль для интеллигенции играла также сладость республиканского «запрещенного плода». Этот радушный прием, однако, не имел особого политического значения, и либеральный «Вестник Европы» по этому поводу предостерегал от чрезмерных увлечений. «Со стороны французских публицистов, – писал он, – вполне извинительно приписывать нашим народным массам такие ожидания и радости, о которых наш народ едва ли имеет точное представление. Если у нас образованные люди проникаются французскими восторгами до забвения здравого смысла – почему французам не принимать их за чистую монету?» И либеральный орган, на этот раз в согласии с политикой правительства, указывал, что «союз с Францией для нас может быть полезен, если только он не направлен специально против Германии», и что вообще «франко-русский союз имеет несравненно большее значение для Франции, чем для нас».
Хотя государю не удалось достигнуть примирения между Францией и Германией, все же период 1895–1898 гг., когда пост французского министра иностранных дел занимал Ганото, был временем некоторого смягчения этой старой вражды. В Англии это вызвало большую тревогу. Ее политика «блистательного одиночества» основывалась на предпосылке о неустранимости некоторых антагонизмов на материке Европы. Между тем Австрия и Россия заключили деловое соглашение;
