У меня вообще с алкоголем не очень. От вина и саке болит голова, да и вкус не особо нравится. Пиво я еще кое-как могу пить, но после пары пол-литровых банок меня так развозит, что я с трудом двигаюсь. Почему же в этот вечер я чувствовала себя абсолютно нормально, хотя давно превысила свою норму? На самом деле я наверняка уже опьянела. Особенно приятных ощущений это не вызывало, но какое-то необычное чувство все-таки поселилось у меня внутри, подталкивая пить еще и еще. Макико сказала, что она тоже за продолжение банкета, поэтому я сбегала в ближайший мини-маркет и докупила семь банок пива, чипсы и пачку сушеных кальмаров. После долгих сомнений я даже разорилась на упаковку сыра камамбер из шести треугольных кусочков.
Разуваясь в прихожей, я заметила, что Макико прикладывает палец ко рту: «Ш-ш-ш!» – подбородком указывая на Мидорико. Та свернулась клубочком в кресле-мешке и мирно посапывала, крепко прижимая к себе блокнот. Тогда я вытащила из шкафа свой обычный футон, расстелила его в углу комнаты и рядом положила еще один, который привезла из Осаки и держала у себя на всякий случай.
– Мидорико положим с краю, а я лягу посередине, – предложила я. – Мне кажется, вам не стоит ложиться вместе. Она небось с ума сойдет, если утром увидит тебя рядом.
Осторожно вытащив блокнот из рук Мидорико и положив в ее рюкзак, я легонько потрясла девочку за плечо. Глаз она не открыла – наоборот, зажмурилась так, что между бровями залегли складки. Все так же с закрытыми глазами Мидорико переползла на футон и моментально провалилась обратно в сон.
– Ничего себе… Ей даже свет не мешает, – восхитилась я.
– Молодость – страшное дело! – засмеялась Макико. – Мы ведь с тобой тоже когда-то спали при свете.
– Хм, и правда. Мы всегда держали свет включенным, пока мама не придет. Потом ужинали прямо на футоне… Помню, я как-то проснулась от запаха жареных сосисок.
– Точно! А иногда мама приходила домой пьяная, будила нас, и мы все вместе ели лапшу с курицей, – весело подхватила Макико.
– Ага. Все эти сосиски и лапша быстрого приготовления по ночам… поэтому я и была тогда такой толстой.
– Да ладно, детям это позволительно. А вот мне к тому времени уже перевалило за двадцать! – помотала головой Макико. – Кстати, мама тогда тоже заметно поправилась.
– Точно! – вспомнила я. – Мама вообще была стройной, но в ту пору вдруг резко растолстела. Как будто на нее надели надувной костюм. Она еще смеялась: «Кто-нибудь, вытащите меня из него».
– Интересно, сколько ей тогда было?
– Наверное, немного за сорок.
– Ну да, а в сорок шесть она умерла…
– Да.
– Тогда она, наоборот, так похудела. Я не думала, что люди вообще могут быть такими худыми…
На этом месте разговор прервался, и мы, не сговариваясь, одновременно отхлебнули пива. В тишине было слышно, как мы глотаем. Мы еще помолчали.
– Что за музыка?
