наспех сполоснув лицо и накинув толстое шерстяное платье поверх сорочки, вышла из узкой, как келья, спальни в коридор. Ей не нужен был свет. Она отлично ориентировалась в темноте коридоров, изучив за много лет каждый камешек, выложенный на нескольких метрах, отделяющих комнатку от господских покоев.
Ведьма прошмыгнула мимо дремлющего стражника и толкнула дубовую дверь спальни дочери.
Жаклин не спала. Она сидела за столом, расположенным рядом с огромным камином, и что-то писала. Гусиное перо поскрипывало, перекликаясь с треском дров в камине, оставляя на бумаге ровные строчки крупных букв, выведенных твёрдой рукой чернилами из сажи.
Леди оторвала взор от письма и, окинув кормилицу взглядом, задала вопрос:
– Почему не спишь в столь ранний час, отчего так легко одета?
– То же самое можно спросить у тебя. – Тильда, присев на кресло, протянула руки к живительному теплу огня. – Что-то случилось?
Графиня отложила перо и поднялась из-за стола.
– Неужели ты думала, что я смогу уснуть после твоего рассказа? Моим детям угрожает опасность, будущее нашего рода под угрозой, а я должна спать?
– Что ты можешь сделать сейчас?
– Написать Эдуарду Третьему или попросить помощи и заступничества у королевы Филиппы!
– А чем объяснишь свою просьбу?
– Как «чем»? Вероломным предательством короля Арагона!
Тильда покачала головой. Вспыльчивость Жаклин иногда пугала её, порой смешила иль раздражала, но сейчас ставила под сомнение вменяемость воспитанницы.
– А что ответишь на вопрос, каким образом тебе стало известно, что произошло в землях Испании? Хочешь, чтоб тебя обвинили в ереси и отправили вместе со мной на костёр?
– Какой «костёр»? И при чём тут ты?
– Как ты могла узнать обо всём, если гонец с требованием Педро Пятого с приказом наложить арест на убийцу брата, только отправился в порт? – Тильда смотрела во встревоженные глаза любимой девочки. – Меня ненавидит вся округа, считая причиной многих творимых тобой злодейств, и называют за глаза ведьмой. Как думаешь, что они скажут на опросах инквизиторам, если те явятся в замок по твою душу?
Леди Бедфорд выдула ноздри, произнеся полным ярости голосом:
– Кто посмеет тронуть меня?
Кормилица прикоснулась к платью воспитанницы.
– Милая моя девочка, ты полагаешь, при дворе Эдуарда Третьего не найдутся священники, желающие обвинить тебя в колдовстве, а заодно и всю семью? Думаешь, никто не захочет прибрать ваши земли к рукам? Будь жив Ричард-старший, я была бы спокойна, но защита графа от кучи «голодных собак» может стать непосильной для королевы.
Жаклин мерила шагами просторную комнату. Наконец, приняв решение, вернулась за стол, и, схватив перо, принялась за новое письмо, не отвечая на вопросительные взгляды Тильды.
Лишь выведя последние буквы, она подняла взор, ответив на немой вопрос верной служанки:
– Я
