азуются между приливами, я направилась по некогда оживленной улице мегаполиса. Сейчас здесь царит мрак и вечная сырость. Даже яркое солнце неспособно высушить последствия прилива за тридцать шесть часов. Запах нечистот и разлагающихся животных, которые не успевали скрыться от волны, преследовал вплоть до самых ворот убежища Зоны Б. В самом начале были и трупы людей, не сумевших вовремя добраться до спасительного бункера или капсулы. Со временем часть из них смыло последующими волнами, часть за год разложились, оставив после себя лишь белые кости. Но и они вскоре стали зеленеть и покрываться тиной, как и все вокруг. Сырость стала обыденностью. Многие здания не выдерживали такого испытания и рушились одно за другим. Странно, но только постройкам двадцатого века удалось выдержать проверку стихией и временем.
Прошло около пяти лет с тех пор, как случилась катастрофа, загнавшая нас под землю. Мне повезло, что муж был военным, причем не последним лицом в армии страны, некогда славившейся своей независимостью и свободой слова. Все, что от нее осталось – жалкие огрызки, которые делят между собой главные крысы современного мира. Да, именно крысы, потому что иначе назвать нынешнюю власть невозможно. Вместо того чтобы сплотиться против общей угрозы, они разодрали в клочья территорию. Теперь каждый грызет свой комочек власти, упиваясь соками простых людей. О взаимной поддержке между поселениями и речи быть не может – каждый управляющий, мэр или другое уполномоченное лицо выжидает удобного случая подставить такого же властолюбивца, чтобы отобрать его территорию. Больше убежищ – больше власти. Больше власти – больше влияния.
Мама говорила, что я смогла бы поднять восстание, ведь слово вдовы капитана имело большой вес. Только мне было настолько плевать на всю эту показную справедливость, что даже не подумала о таком варианте. А ведь могла. Именно по приказу достопочтенного мэра Зоны Б мой муж отправился на длительную вылазку, после которой…
Размышления на тему прошлого прервались с сигналом сирены – одной из немногих вещей, уцелевших после приливов. Вообще, нам повезло гораздо больше, чем прибрежным районам. Из-за того, что Зона Б находится практически в центре материка, волны здесь не достигают и тридцати метров. Некоторые, более устойчивые дома и небоскребы до сих пор остаются целыми. И если попытаться, то можно попробовать спастись в высотке от прибывающей волны, но я бы не рискнула.
Если бы не угроза ядерной войны, то никто и не почесался построить бомбоубежища в метро, а также капсулы жизнеобеспечения. Ими редко пользуются. В основном только отряды, которые мэры посылают на вылазки за припасами. Подвалы, погреба, бункеры и прочие запасы человечества – все, что мародеры в первые дни не успели растащить, собирают специальные группы.
Вылазки начались через год после катастрофы, когда часть ученых, которым удалось спастись из местного института, систематизировали приливы. Но за четыре года отряды обнесли весь квадрат, а это три сотни километров в длину и ширину. Еды становится все меньше, но это не из-за того, что людей стало больше. Причина кроется в Хэйвене – городе, что находится в тысяче километров отсюда. В южной части материка проживает элита. Те, кто построил себе крепость еще в мирное время. Им отвозят самое лучшее, что удается добыть.
Мимо пронеслась девушка со свертком в руках. Она бежала в ту же сторону, в которую направлялась я.
«Зона Б» – гласила самодельная вывеска над спуском в метро.
Я остановилась и оглянулась. В этот же момент в лицо ударил сильный холодный ветер, пробирающий до самых костей. И будь мне дело до собственного комфорта, я бы замерзла, но внутри чувствовалась лишь пустота.
– Пропуск, – безразлично сказал солдат, контролирующий входящих в убежище.
Я молча вытащила потертую карточку с моей фотографией. Он удовлетворенно кивнул и махнул рукой, произнеся «Следующий».
Три месяца назад я запустила события, из-за которых теперь моя жизнь и жизни моей семьи находятся в опасности. Мама говорит, что моей вины в этом нет и что я поступила тогда правильно, ведь для меня не должно было быть ничего важнее дочерей.
Внешнее безразличие и невозмутимость можно было бы принять за чопорность, но внутри до сих пор зияет дыра, которая безвозвратно поглощает всю человечность, оставшуюся с того злополучного дня.
Пройдя к здоровенным воротам, что закрывались по прибытии волны, я увидела маму, машущую мне рукой. На ее лице тревога, плохо скрываемая улыбкой.
– Джо, милая! – Она обняла меня. – Где ты пропадала?
Не снимая маску безразличия, пыталась понять причину ее странного поведения – глаза горят, а голос на пару тонов стал выше обычного. От нее исходило сильное волнение.
– Я ходила на рынок. Нужно было обменять или купить Мэгги комбинезон. Ты же знаешь, холодает. – Я попыталась выдавить слабую улыбку.
Мама чуть сильнее сжала мои плечи, не переставая жутко улыбаться. А притворная
