откажут ноги, и Любовь Михална вообще не сможет никуда выходить. Надежды на семью нет, никто ей не поможет, не будет гулять с ней в коляске по улице, мыться как-то тоже придётся самой. А потом ещё и башка откажет, как у мамы. И всё. Тогда Любовь Михална не сможет сделать абсолютно ничего. Немощь. Это страшное слово пугало гораздо сильнее, чем смерть. А может… Может, ну его всё? Застрелиться, пока ещё не потеряла способность ходить, пока ещё в сознании, пока ещё голова полна мыслей? Любовь Михална плелась по разбитому городу, спотыкаясь о побитый асфальт, и думала о суициде всерьёз. Сейчас это казалось единственным выходом.
Она не винила обстоятельства и людей в своих несчастьях. Любовь Михална понимала, что во всём виновата сама, но уже ничего не исправить, время не щадило. Однако уходить из мира полной сожалений и отчаяния тоже претило. Для чего тогда она всю жизнь боролась? Превозмогала мороз и ходила в художку, мечтая поступить в академию. В Ленинграде усердно трудилась, чтобы оставаться на плаву, чтобы стать великим мастером и не умереть с голодухи. Но всё пришлось бросить – лететь на Север ухаживать за больной матерью, снова превозмогать мороз, учиться земной профессии, стать начальником. И что теперь? Просто взять и уйти после всех страданий, которые Любочке пришлось пережить?
Любовь Михална подошла к своему потёртому дому, цвет которого напоминал развозюканную по асфальту грязь. И тогда её и осенила эта сумасшедшая идея. А что, если всё бросить и поехать в Петербург? От Нины давно не было писем – так Любовь Михална заявится собственной персоной. Что вообще делать в Северной столице? Да какая разница! Наслаждаться! Мысль бросить к чертям этот унылый город не давала ей заснуть всю ночь.
Она ничего уже не теряла, потому что ничего и не было. Акции разве что, которые можно прихватить с собой. А так – ни друзей, ни работы, ни семьи (нормальной). Теперь ещё и жизнь ускользала меж высохших пальцев. Не лучше ли отгулеванить своё, а потом уж и застрелиться, когда окажешься привязанной к каталке. Пока ходится – надо ходить. Сейчас всё казалось таким очевидным, что Любовь Михална диву давалась. И почему в жизни ответы не всегда приходят так просто?
Наутро Любовь Михална, проснувшись, долго прислушивалась к перемещениям домочадцев. Иван ушёл на работу, потреблудка повела Гену на подготовительные (бедный ребёнок занимался даже летом). Только тогда старуха вылезла из комнаты. Любовь Михална снарядилась в поход… ой, то есть в поездку в Петербург. Все вещи она сложила в кожаный кейс. Такие теперь оставались только в прекрасных фильмах о советском прошлом: «Любовь и голуби», «Три тополя на Плющихе», «Москва слезам не верит» – и у Любови Михалны. У неё было всё, что люди так или иначе относят к советскому времени: котелки, платья и блузки с отглаженными воротничками, печатная машинка, фотоаппарат «Зенит» и детские хлопковые платочки в цветочек. Будь хипстеры более агрессивными, они точно устроили бы
