чтобы остаться здесь навсегда. Лишь на рассвете России, в первый век ее существования сюда приглашали татарских «царей», «царевичей» и «мурз» – осесть на земле царской, но только в качестве служильцев, а не вольными господами.
Итак, очевидно, кочевник – половец, булгарин волжский (и сам впоследствии осевший, не чуждавшийся плуга), монгол, татарин – не искал себе здесь новой земли. Ограбить, взять дань, добиться подчинения местных князей ханской воле, отогнать ценных людишек – хороших ремесленников, например, – да, в этом видели смысл и ордынцы, и их предшественники. Но забирать лес себе, чтобы жить в нем, – никогда! Поэтому великоросс на своих перелесках, полянах и росчистях чувствовал себя хозяином даже в горчайшую пору ордынского ига. Полный уверенности в том, что землю из-под него не выдернут, он умел договариваться с кочевником. Чувствуя себя слабее – платил. Чувствуя, что собственной силы прибыло, тыкал клинком в рыхлеющее тело Орды – авось пора от дани отказываться. Набравшись мощи, перегораживал степные шляхи и не пускал чужого конника в свои леса, на свои поля. А разобрав признаки слабости на челе степной державы, принимался бить и кромсать ее: плати сама, пришло твое время платить, как мы раньше платили! Великоросс гнулся низко, до самой земли порой, но не ломался и в конечном итоге умел выпрямиться. Так в XIII веке два брата – Андрей Ярославич и Александр Ярославич (прозванный Невским) – избрали два пути: прямого неподчинения Орде, то есть немедленной вооруженной борьбы, и медленного накопления силы для того, чтобы потомкам хватило ее для битвы, когда Русь восстанет из пепла. Первый путь принес Андрею Ярославичу позор и унижение, а земле владимирской – разгром. Второй, избранный Александром Невским, подарил историческую перспективу, ведущую к избавлению от ига.
Просвещения юной России не хватало. Но вплоть до XVII столетия, когда ученых малороссов призвали на службу к подножию царского престола (бог весть, на добро ли), Русь Владимирская, а вслед за нею и Русь Московская умели дотягиваться до духовной сокровищницы Второго Рима самостоятельно. Иначе говоря, не через Киев, а напрямую. Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо (сам проживший несколько лет в Константинопольской империи) умело пользовались правилами и традициями государственного устройства Византии. Ростки самодержавного устроения Руси, проявившиеся при этих двух государях на Северо-Востоке, корнями уходят не в Киев и не в Чернигов, а в Константинополь. В громадную, блистательную державу династии Комнинов, достигшую при Мануиле I пика своего могущества. Это был последний период высокого цветения империи ромеев перед сползанием в ничтожество с недолгой остановкой «Палеологовского ренессанса». И в ту пору – имеется в виду вторая половина XII столетия – у Константинополя было чему поучиться. Позднее, уже при главенстве Москвы, просвещение приносили на Северо-Восток Руси греческие (вернее сказать, принадлежащие византийскому миру) архиереи, священники, иноки.
