исчез именно в день рождения Тимофеечкина.
Но с Мироном не то, что истерики не случилось, а даже простых слёз не было, разговаривая с участковым, он вёл себя едва ли адекватнее, чем баба Тома.
Участковый даже после разговора с ним ехидно подумал, что она с Тамарой, наверное, курят одну и ту же «травку». Потому что разговор с профессорским сынком прошёл так:
– Мирон, скажи, когда ты видел деда Сухинина в последний раз?
– Я не помню…
– Ну как так не помнишь? Ты же часто бывал у него в гостях? Вы дружили? Твоя мама говорит, что у тебя даже есть ключи от его дома и что ты частенько оставался там с ночевкой?
– Моя мама – простая женщина, она боится милицию и может много чего наговорить, лишь бы только от нее отстали…
– Ну хорошо, тогда ты скажи! Ты ведь не боишься?
– Кого вас?
И Мирон засмеялся в лицо участковому так пренебрежительно, что тот аж неожиданно для себя обиделся. Хотя привык общаться со всякой матюкливой пацанвой… Но Мирон… Его смех показался ему совсем другим… Он смеялся до слёз, и чувствовалось, что ему действительно весело. Было такое ощущение, будто-то бы Тимофеечкин начальник в больших чинах, а он, участковый, его нерадивый подчинённый, да к тому же ещё умудрился как-то позорно оконфузиться…
Обычно, когда ему дерзили на допросе, то Шкрёбе хотелось дать оппоненту по зубам, но сейчас ему захотелось уйти. Нет, не просто уйти, а убежать и расплакаться, лучше застрелиться! Из своего табельного пистолета в рот. Вот каким обидным показался ему смех этого двадцатилетнего пацана…
И Вектор Викторович пробубнил что-то невнятно, ушёл, долго извиняясь перед Розой Михайловной у калитки. Придя в себя через пару дней, он решил снова поговорить с Мироном, но Роза Михайловна не пустила его в квартиру, она вышла к нему за двор сама и сказала:
– Здравствуйте! Что вам нужно опять?
– Здравствуйте, Роза Михайловна! А что вы сразу так невежливо с порога… Я просто хотел поговорить с Мироном…
– А Мирона нет больше… Его давно нет…
– Как нет, что вы такое говорите, Роза Михайловна! Я ж был у вас во вторник! Он был жив-здоров! Смеялся…
– Ну да… Жив-здоров… Он тоже так всегда говорит про деда Сухинина: «Жив-здоров!» И больше ничего не говорит. Как пень… Сделает глаза стеклянные и давай толочь воду в ступе. Всё про одно и то же по кругу…
– Так что с Мироном?
– Да если бы я знала, что с Мироном! Если бы хоть один человек на свете мог мне ответить на этот вопрос: «Что с Мироном?» Я была бы счастлива…
И вдруг расплакалась и даже кинулась по-братски обнимать участкового. От этой, хоть уже немолодой, но всё ещё цветущей Розы пахло так сладко… Чистотой, роскошью и духами… А её тело сквозь красный шёлк длинного халата было таким по-девичьи хрупким и дрожащим, что Виктор Викторович с удовольствием бы не выпускал её из рук, так бы и уткнулся лицом в её чёрные кудряшки и… Хотя уже через мгновение проклятий профессионализм
