на трон, на власть призвать,За что полвека мы страдали,
За коммунизм, за идеалы,
Страдали мы за весь народ,
Богатых брали в оборот,
Святых людей в расход пускали,
Чтоб нам мозги не полоскали».
Стоял и слушал я вождя,
Затем сказал: «Что за брехня!
Расстреливать Святой народ?
Какой же ты, Ильич, урод.
Гореть в аду тебе всегда,
Не видеть света никогда,
Душе твоей покоя нет,
Не мил ей стал наш белый свет».
Учитель мне: «Я не такой,
Поверь мне, мальчик дорогой,
Ты в Храме нашем был крещён,
Ты со Святым объединён.
Могу лишь я слегка соврать,
Но, чтоб народ свой убивать,
Рука отсохнет у меня,
Да проклянёт меня родня».
Ильич с портрета: «Ой, ой, ой!
Ему теперь он дорогой,
Оповещу я педсовет,
И отберут твой партбилет.
Я Леониду Ильичу
Протест в бумаге настрочу,
Теперь не он наш дорогой,
А парень тот, завхоз с метлой».
Летели дни, затем недели,
Как быстро годы пролетели,
Сегодня я пишу для вас:
Пошёл тогда в восьмой «Б» класс.
Ведёт дорожка в интернат,
Вокруг неё поля лежат,
Пруд с блеском солнца за холмом,
Дышу осенним холодком.
Иду к забору, в нём пролом,
Что Зоя сделала тайком,
И Жорик наш стоит с метлой,
Всегда веселый и хмельной.
Переступил порог пустой,
А Жорик мне кричит: «Постой,
Куда ты лезешь напролом,
Ведь есть ворота за двором».
Меня наш Жорик увидал,
В свои объятия забрал,
«Ура» от радости кричал,
Три раза в щёки целовал.
Я рад ему, его приёму,
Я рад и нашему пролому,
В моей душе мой интернат,
Глаза рябиною горят.
«Скажи мне, – Жорик говорит,
А голос у него дрожит, —
Как там отец наш дорогой,
Войны Отечества герой?».
«Спасибо, – говорю в ответ,
Отвешиваю комплемент,
В глаза, чуть тусклые, смотрю,
Ему негромко говорю, —
Лежит отец-герой, болеет,
Осколки в голове ржавеют,
Одна нога совсем немеет,
Друзья его придут, жалеют.
За лето всё на наш откос
Я пару раз его отнёс,
Ходить совсем не может он,
В ушах стоит тревожный звон».
«Ты молодец, ты наш завхоз, —
С грустинкой Жорик произнёс,
Стою я здесь перед тобой,
Здоровым будет наш герой.
А повар наш, наш добрячок,
Моряк отважный, толстячок,
На фронте смерть не догоняла,
В миру его она прибрала.
От ран оправиться не смог»,
«Прости грехи его, наш Бог», —
Сказали детские уста,
Глаза глядели в небеса.
Стоял у клумбы,
