еосвяще́нный епи́скоп гра́да Росто́ва Три́фон / тече́ ко явле́нному светя́щемуся столпу́ о́гненну, / и повода́м, я́ко по су́ху, пре́йде, / и моля́шеся Ти ве́рно о па́стве и о лю́дех. / И мы, к Тебе́ притека́юще, зове́м: / Пресвята́я Де́во Богоро́дице, / ве́рно Тя сла́вящих спаса́й, / страну́ на́шу, архиере́ев / и вся Росси́йския наро́ды от всех бед избавля́й / по вели́цей Твое́й ми́лости.
Дорогие читатели,
а знаете ли вы, что еще совсем недавно были такие времена, когда на крышах храмов росли березки и в монастырях могли располагаться детские исправительные колонии? Так было в знаменитом Толгском монастыре под Ярославлем. Но «храм оставленный – всё храм»[1], и монастырь, где живут малолетние преступники, может стать местом встречи с Богом и его святыми.
Из повести вы узнаете, как пятнадцатилетний Алеша, художник и мечтатель, по несчастному стечению обстоятельств оказался в такой колонии и встретил… преподобного Иринарха, святителя Трифона Ростовского и других святых. В его жизни вспыхнул новый свет. Свет веры. Конечно, события, описанные в этой повести, совершенно невероятны. Невероятны, но все же возможны, потому что Господь и святые Его рядом с нами. Эта история – вымысел, авторская фантазия, но кому не известно, что «сказка ложь, да в ней намек»[2]. И здесь есть намек на несказанную радость общения с миром вечности, миром Божественной любви и милости.
Рассказ о дальнейшей судьбе Алеши, о святителе Димитрии Ростовском, преподобном Авраамии, блаженном Исидоре и других ростово-ярославских святых будет продолжен в книге «На восходе солнца».
Глаза
Железные ворота, крашенные зеленым, лениво отворились. Грузовик, переваливаясь из ямы в яму, медленно пополз по грязной дороге. Что-то неприятно взвизгнуло, и Алеша понял, что это молоденький солдат-охранник задвинул засов на воротах. Они закрылись. Значит, Алеша теперь под замком. Всё.
Вокруг расстилалась неприглядная картина: проплешины снега, кустики прошлогодней травы, редкие деревья, которые напоминали леших и сердито тянули свои кривые черные сучья вслед грузовику.
Был конец марта. В этом году рано начало таять. Повеяло весной. Но Алеше было не до того. А как обычно замирает сердце от этих ручейков, от этой капели, от этих первых ласковых лучиков солнца! Оно ведь только сейчас начинает греть. Чувствуешь его теплое прикосновение. Около школы в это время появляется огромная лужа. Целое озеро. Так и тянет соорудить какой-нибудь плот и устроить морской бой с Игорьком или Вадиком Красовским.
Но нет уже рядом с Алешей ни того, ни другого. А хмурые лица ребят, сидящих с ним в кузове грузовика под брезентовой крышей, такие чужие и страшные. И среди них ни одного, с кем Алеша хотел бы заговорить. Они все словно из другого мира.
«Бр-бр…» – грузовик подскочил на очередной кочке. Алеша невольно ткнулся головой в плечо соседа.
– Ну ты, полегче, – гаркнул Алеше в ухо рослый парень лет шестнадцати, сунув здоровенный красный кулак ему в нос. – Держаться надо.
Из носа сразу же потекла кровь. Алеша вспомнил, как сильно разбил его года четыре назад, но тогда мама еще была рядом, и все в его жизни было совсем по-другому. Он тогда ходил на фигурное катание. Правда, без особого желания. «Девчачье это все», – думал он. Одно только нравилось: пить после занятий апельсиновый сок в буфете спортивного комплекса, заедая его песочным кольцом с орехами или эклером. Эклером, пожалуй, лучше, чем кольцом. Кольцо, оно слишком сухое и не такое сладкое. Об лед он тогда ударился со всего маху. С тех пор стоило только Алеше хоть немного стукнуться носом, как начиналось кровотечение.
Алеша принялся утирать кровь рукавом. Она все никак не останавливалась. Потом глянул вокруг. Парень довольно улыбался.
– Ишь ты, селедка! Кран-то выключи, – добавил он, и остальные вокруг одобрительно загоготали.
Алеша скользнул взглядом по лицам, по смеющимся ртам: они все против него. Он сжал свои кулаки, хотел броситься на парня. Но тут увидел в противоположном углу глаза. Да, только глаза. Но этого было достаточно. Они сочувствовали ему. Они, эти глаза, не смеялись. Они смотрели печально и с любовью. Алеша и у мамы не мог припомнить такого взгляда. Все последние месяцы жизни с ней он слышал только попреки, мама так часто кричала на него. Глаза ее становились колючими.
Особенно если она ссорилась с отцом. А с отцом они ссорились всегда, когда он приходил. А приходил он где-то раз в две недели. Приносил в белой картонной коробке какие-то пирожные. Эклеры? А может быть, песочные кольца или миндальные? Уже забылось. Он подсаживался к Алеше. Они играли в шахматы или настольный хоккей, а потом отец шел на кухню к маме. И оттуда вскоре начинал доноситься крик. Отец спешно надевал пальто и слетал по лестнице.
