открыто не только для людей в любом узком, «специализирующем», смысле этого слова: поиск родового определения человека на основе противопоставления его любым «нелюдям» с неизбежностью служит эпистемологическим выражением доминирования той части людей, которая делает ставку на предъявление неких универсальных человеческих качеств.
Распределённая субъектность оказывается равнозначна дару, который существует, пока его можно разделить с другими (верно и обратное: включение в дарообмен блокирует собственнический сценарий самотождественности). Однако, как и в других случаях дарообмена, важен не столько сам факт его осуществления, сколько вся связанная с ним система отношений, которая позволяет ему состояться15.
Если бы экологистов интересовала проблема этих отношений, они обратились бы к мифам о полиморфах (в частности, тетраморфах), описание которых есть ничто иное, как описание отношений разделённой субъектности (части которой чаще всего не узнают себя ни друг в друге, ни в каком-либо общем целом). Однако экологисты ограничиваются принижением человеческой субъектности. Дело не ограничивается тем, что она оказывается меньше не только любого первого попавшегося объекта, но и объектной ипостаси самого человека.
По сути, человеческая субъектность начинает рассматриваться как зависимая по отношению к любой спешно открытой нечеловеческой субъектности, причём зависимая настолько, что это начинает напоминать некую органическую печать рабства, наложенную на человека изначально или, по крайней мере, в рамках мифологического «давным-давно».
Атрибуция «рабской печати» кроится по лекалам сюжетики первородного греха, который также, как известно, затронул не только Адама и Еву, но и всё порождённое ими человечество. Одним из заметных прецедентов подобного подхода служит описание Б. Ф. Поршневым подчинённого положения палеоантропов в стайных сообществах, которые объединяли их с представителями гиеновых и кошачьих16.
Развивая «микробную» антропологию17, можно констатировать, что субъектность человек при подходе, который условно можно назвать «экологистским», заставляет его быть микробом по отношению к микробу.
При этом, по итогам пандемии COVID-19, человеческие существа уступают микробам не только в способности служить случаем («костью», в которую, по выражению Н. Бора, «играет Бог»), но также и воплощать сущее как случающееся (в любой из интерпретаций последнего, от М. Хайдеггера до Л. Витгенштейна и Ж. Делёза).
Аналогичное положение дел просматривается и в перспективе политического анализа: понимаем ли мы политику как театр представительства или надзорный паноптикум, отношение, меняющее отношения, или «искусство возможного», вирусы после COVID-19 оказались более влиятельными, чем люди.
В представлениях радикальных теоретиков управления климатом понимание
См. об этом Ашкеров А. Ю. Экономическая и антропологическая интерпретации социального обмена// Социологический журнал. 2001. №3, с. 71-87.
См. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). М.: Академический проект, 2013,
См. Латур Б. Пастер. Война и мир микробов, с приложением «Невидимого». СПб.: ЕУ, 2015.
