приятнее писать о писателе… не как о деятеле планетарного искусства, а как о самом по себе, стоящем вне школ, направлений, – как о единственной, не повторяющейся в мире душе…»
25 марта на заседании «Всемирной Литературы» произошло знаменательное событие, о котором на следующий день оставили записи – каждый в своем дневнике – и Блок, и Чуковский. В том и другом случае описание происшедшего поразительно совпадает даже в деталях. А событие это – сделанный Блоком доклад о Гейне, в котором – как записано в его дневнике – он затронул «тему о крушении гуманизма и либерализма» (при этом в дневнике Блок отметил сочувствие к докладу со стороны Чуковского). Горький взволновался и нашел в докладе, как он сказал, «много пророческого», чем вызвал возмущенные выпады со стороны критика Волынского, яростно бросившегося на защиту либерализма.
Как ни странно, никто из присутствовавших писателей, критиков, литературоведов не вспомнил, что это самое крушение уже предсказано Достоевским (его роман «Бесы» – чем не пророчество?). Но провидческие предсказания Достоевского в свое время были обращены в будущее, тогда как для Блока оно уже наступило. И, судя по всему, его поэму «Двенадцать» (разве она не о крушении гуманизма?) не понял никто: ни белые, воспринявшие ее как предательский гимн революции, ни красные, углядевшие в поэме именно этот гимн.
Тем временем дела житейские у литератора Чуковского шли из ряда вон плохо. После тяжелой зимы наступившая весна усилила мучения. Ослабленный от постоянного голода организм, угрызения совести, горечь оттого, что не получается достойно содержать семью, которая голодает (недаром годы спустя это аукнется в сказке, когда дети попытаются умилостивить кровожадного Бармалея, предложив ему наивысшее с их точки зрения лакомство: «чай с сухарями»), изнуряющая бессонница… И при всем том сутки расписаны по часам, он завален серьезной работой: статьи, переводы, лекции…
Вопреки всему он не может оставить дело, назначенное ему провидением. Вопреки всему он не теряет остроты ощущения своей востребованности и даже, можно сказать, своей миссии.
Это ненарушимое чувство своего места в жизни и преданность избранной профессии были своеобразным компасом, направляющим его деятельность. Постоянно вращаясь в литературной среде Петербурга, он сотрудничает с Горьким, регулярно с ним встречается. 18 апреля 1919 года заносит в дневник: «Решил записывать о Горьком. Я был у него на прошлой неделе два дня подряд – часов по пяти, и он рассказывал мне многое о себе. Ничего подобного в жизни своей я не слыхал. Это в десять раз талантливее его писания. Я слушал зачарованный. Вот «музыкальный» всепонимающий талант.»
Кроме чисто литературных достоинств, в записях Чуковсого обнаруживается его прекрасная память. Вот отрывок из заметки о Толстом, чуть ли не дословно совпадающий с напечатанными позднее воспоминаниями самого Горького:
«Я помню в Крыму – иду я как–то к нему – на небе мелкие тучи, на море маленькие волночки, – иду, смотрю,
