наши легкие машины на сотни метров вверх или вниз. Горела нефть Грозного, черные облака не давали ни дышать, ни летать, какая уж там цель…
Никогда раньше, в мирное время, не летали летчики на таких самолетах в подобной обстановке. Такая цель, как Моздок, имела в обороне все виды зенитного огня, десятки прожекторов и к тому же была защищена целой огневой полосой со стороны Кизляра. Нам приходилось маневрировать: один экипаж вызывал на себя прожектор или огонь зенитной артиллерии, а другой в это время заходил и бомбил по этим точкам. Это уже называлось «новой тактикой боевой работы». Враг терялся и стрелял беспорядочно.
С не менее трудными условиями столкнулись мы при прорыве «Голубой линии»[4], на Тамани, при полетах на Новороссийск и Керчь, при освобождении Севастополя. Все эти направления имели важное тактическое значение и поэтому были прикрыты плотным огнем зенитных батарей, в воздухе патрулировали ночные немецкие истребители, лес прожекторов стоял над целью.
А много ли нужно, чтобы сбить наш тихоходный самолет, состоящий из фанеры и перкаля? Одна зажигательная пуля могла превратить его в пылающий факел!
Ну и трудно мне было в первый год. Мало я понимала в самолетах, в бензине, бомбах, оперативных сводках, слабо знала военный устав и многое другое, что должна была знать, ведь начальник штаба – первый заместитель командира полка. Бершанская – опытный летчик, хороший организатор, но тоже человек, в общем-то, не военный, не строевой – помочь мне не могла.
Девчонки меня не очень слушались, спорили, когда я назначала кого-нибудь на дежурство. Да представьте только: я, задушевная подружка своих штурманов, вхожу в комнату – и все должны встать! В штабе начали работать и другие девушки: в оперативном отделе, в строевом отделе, шифровальщик, начсвязи, начхим, машинистка.
Назначенная на должность начальника оперативного отдела бывшая студентка химического факультета Аня Еленина говорила мне с отчаянием в голосе: «Ты, Ирина, по крайней мере, умеешь быть серьезной, а я ведь даже этого не умею…»
И мы учились своему делу все вместе. Однако ложное самолюбие иногда мешало нам признать, как мало мы знаем и умеем. Кадровыми военными в полку были только инженеры полка и комиссар Евдокия Рачкевич. Они-то дисциплину понимали и смотрели на нас с внутренней усмешкой.
Первые оперативные сводки, я думаю, доставили много веселых минут штабным работникам дивизии. Мы, например, писали: «Ветер на разных высотах разный», «летчик Чечнева встретила три самолета – один впереди и два по бокам»…
Мне очень страшно было первый раз идти в дивизию, в ее штаб. Однако шутливый тон полковника Лучкина, его добрые слова подбодрили меня. Ему, конечно же, смешно было смотреть на девчонку – начштаба. Он дал нам несколько уроков штабной работы и порядка. Иногда и так: я сижу перед ним, мы только что обсудили прошедшую ночную работу. По радио передают Шумана, слушаем молча, расслабились, потом я
«Голубая линия» была построена немцами вдоль рек от Черного до Азовского моря и считалась ими неприступной.
