окликнув непрошеных гостей, напустил на себя начальственности, важности и строгости, но в растерянности остановился, а молодой, высокий и сильный мужик, пользуясь этим, кинулся к нему, обхватил, поднял, прокрутившись на месте, и осторожно опустив на землю, выдохнул:
– Дяденька Килин! Павел Тимофеевич! Это я, Стёпка Нестеров, барабанщик! Помните, я с вами был в Москве, в Воронеже да на Азове?
Они крепко, по-мужски обнялись ещё раз и, радуясь встрече, вместе подошли к Фёдору.
– Фёдор Петрович, вот Стёпку, стрельца-барабанщика встретил… – И обратился к Степану: – Сказывай, Стёпка… Фёдор Петрович – наш спаситель и старший брат друзей твоих, Семёна да Матвея. Помнишь их?
– Как же… Фёдор Петрович, вон те двое, со связанными руками, следили за обозом всё это время от монастыря. Ярыжки они, из Тайного приказа… Дороги к нам узнают…
Подвели мужиков, помятых, с синяками и разбитыми в кровь лицами. Фёдор задумался, спросил:
– Кто послал вас и зачем?
Бойкий мужичонка с разбитым носом жалобно прогундосил:
– Дак мы человеки подневольные… Приказал подьячий Афанасий Гусаков идти за обозом и прознать дорогу в дальние скиты и к старцу, мы и пошли… Тяжело нам в лесах-то шляться за вами. Отпустите, на ярмарку вернёмся, а?
Степан отмахнулся:
– Ведите их в починок к наставнику, а я с обозниками останусь. – Когда мужики отошли, пояснил: – Наставник наш Богдан Григорьевич послал проследить, чтобы никто за вашим обозом лишний не прошёл в леса. Вот мы и идём от монастыря.
Фёдор расстроился, упёрся глазами в землю: «Нюх теряю. Не напрасно напрягался и осторожничал. Да до конца не проверил всё, положился на стрельца. Дойдём до починка Болотного, а дальше караванами…»
Глава пятая
Старец Иоанн
Отрок Иван поднялся рано, до рассвета, аккуратно сложил в котомку завёрнутую в тряпицу родительскую бронзовую иконку, горбушку хлеба, несколько высушенных плотвичек и луковицу, окинул взглядом спящего младшего брата Тишку, поправил сползшее одеяло, поцеловал в лоб, крестным знамением осенил его и вышел из кельи. Пути братьев разошлись: Ивану предстоял длительный переход в Пустозерск к протопопу Аввакуму – этот переход младший брат вряд ли мог осилить, так как был болен и истощен.
Иван вышел из ворот монастыря, окунулся в работу, забыв и о дальней дороге, и о брате. Закончили собираться, и мысли о брате вновь переполнили его: как же он, несмышлёный малец, будет жить один, без помощи и опеки? Может быть, остаться в монастыре? Но все сомнения разрешил инок Назарий: он указал Ивану место ездового на первой телеге и попросил внимательно наблюдать за дорогой.
Только тронулись в путь, как предутреннюю тишину разорвал крик брата: «Тятя Иван! Тятя Иван!» Иван от неожиданности бросил вожжи, соскочил с телеги: навстречу ему в слезах бежал босой Тишка. Он, поджимая ноги от каменистого колючего
