Их отсутствие опустошило город и усилило нервное ожидание, которое определяло существование тех, кто остался. Вскоре начались налеты бомбардировщиков, и, чтобы затруднить им задачу, Лондон по ночам погружался в темноту. Светомаскировка была настолько плотной, что на спутнике Земли можно было различить лунные кратеры. Небеса усеяли звезды.
По дороге к реке они видели, как в Гайд-парке надувают все новые заградительные аэростаты. Полностью надув аэростат, его на стальном тросе выпускали в небо. Тросы мешали немецким бомбардировщикам низко летать, так что им приходилось сбрасывать боевой запас с большей высоты. От этого бомбардировщики теряли точность при поражении целей.
Аэростаты были похожи на громадные бомбы. Отец Дэвида сказал, что в этом есть своя ирония, и Дэвид спросил, что это значит. Отец ответил, что просто смешно, когда то, что должно защищать город от бомб и бомбардировщиков, выглядит как сами бомбы. Дэвид кивнул. Он согласился, что это странно. Он думал о людях в немецких бомбардировщиках, о летчиках, которые старались избежать противовоздушного огня снизу и склонялись над прицелом для бомбометания, взирая на проплывающий под ними город. Думает ли такой летчик о людях в домах и на фабриках, прежде чем сбрасывает бомбы? Должно быть, с высоты Лондон смотрится как макет с игрушечными домиками и миниатюрными деревьями на крошечных улицах. Наверное, только так и можно швырять бомбы: притворяться, будто все ненастоящее, и, когда внизу раздаются взрывы, никто не горит и не умирает. Дэвид пытался представить себя в бомбардировщике – британском, «Веллингтоне» или «Уитли», – летящим над немецким городом с бомбами наизготовку. Смог бы он сбросить свой смертоносный груз? В конце концов, идет война. Немцы плохие. Каждый это знает. Они первые начали. Это как в драке на детской площадке: кто первый начал, тот и виноват, и потом уж не жалуйся. Дэвид решил, что бомбы он сбросил бы, но не стал бы думать о том, что внизу есть люди. Там могли быть просто фабрики и верфи, силуэты во мгле, а все люди лежали в безопасности в своих кроватях, пока бомбы разносили на части их рабочие места.
Тут ему пришла в голову мысль.
– Папа! Если немцы из-за аэростатов не могут как следует прицелиться, значит, их бомбы могут угодить куда угодно? То есть они не смогут прицелиться в фабрики и будут бомбить наугад, в надежде на лучшее. Не станут же они из-за аэростатов возвращаться домой, чтобы снова прилететь завтра?
Отец немного помедлил с ответом.
– Вряд ли их это волнует, – наконец сказал он. – Они хотят, чтобы народ пал духом и потерял надежду. Если они заодно разбомбят авиационные заводы или верфи, для них будет лучше. Так ведет себя хулиган: отвлекает тебя, прежде чем нанести смертельный удар. – Отец вздохнул. – Нам нужно кое о чем поговорить, Дэвид. Это важно.
Они как раз возвращались после очередного сеанса у доктора Моберли, который снова спрашивал, скучает ли Дэвид без мамы. Конечно, скучает, что за дурацкий вопрос. Он скучает без нее, и ему грустно. Чтобы понять это, не нужен доктор. Обычно Дэвид с трудом понимал, о
